- А семь хат стоят, видали за речкой? - подсчитывали на ходу бабы. - И школа вроде цела, крыша торчит...
Как ни спешили доехать побыстрее, пришлось сделать остановку: коровы отстали, надо было скотину напоить и дать чуть передохнуть. Самое удобное местечко - у ручья, за Андреевкой. Но, не сговариваясь, проскрипели еще порядочно: мочи не было видеть эти трубы и загадывать худое...
У моста через Десенку хорошие полянки, зато берег крутой. Крестная с Домной взяли ведра и заскользили к воде. Не спеша принесли полные ведра, надо идти еще. А мать извелась, собралась бежать одна. Настя ей сердито кричала:
- Сашка, не егози! Если наши хаты сгорели, то и дымом не пахнет.
Лучше бы она молчала. У матери сразу плечи опустились. Тяжелее камня придавили ее эти слова. И голодаевцы примолкли. А ведь это правда. Не от страха, а из суеверия никто не решался об этом говорить, только Настя выпалила, не подумавши.
Оставшуюся дорогу все молчали. Картины по сторонам были невеселые. Ковчежки проехали - одни трубы торчат. Дворики раньше вдоль берега ровно, как по ниточке, тянулись - нет больше деревни Дворики. А от Козловки и труб не осталось. Немцам не понадобилось ее сжигать, "Катюша" в пыль разнесла и сотню дворов, и школу, и конюшни. Только маленькие хуторки уцелели, припрятанные в перелесках и на проселках.
Когда въехали в Дубровку, Анюта закрыла глаза. Она ведь знала, что увидит. Если бы можно было еще и не слышать... Но Анюта слышала, как подъехали ко двору, как выгружали узлы. Домна с крестной помогли ей сползти с телеги, дальше она сама пошла. Часть забора и ворота почему-то уцелели, а за забором... ей показалось, что попала она в какую-то страшную чудь. Эта чудь была пожарищем - черным, корявым, обглоданным. Вместо веселого амбарчика с резными карнизами торчали обгорелые пеньки. Не было пуньки, сарая для дров, а вместо дома стояли черные стены. Спустя пять, десять, двадцать лет мать с гордостью вспоминала:
- Вот какой был дом: сгорел, а стены стояли! Дед Хромыленок говорил, целый день горел, до поздней ночи, весь прозрачный стал от огня, а не рухнул!
- Чудеса, чудеса! - соглашалась крестная. - Не сравнить с моей развалюхой. Я еще помню, какой отборный лес привезли для вашего дома, как бревна смолили. Дед Бегунок, Коля со своим батькой и братьями все делали на совесть, для себя. Две хаты, большая и маленькая, две печки, сенцы, кладовая. А половицы и лавки по стенам были вот такие, вдвоем можно было лечь на ту лавку. Всего-то он и пожил лет двадцать, этот дом, а должен был простоять двести. Поэтому и сопротивлялся изо всех сил, от обиды.
