А на этом хуторе они просидели до вечера на крыльце и ничего не слышали, как будто обитатели трех его дворов затаились и ждали чего-то. И дождались. Всю ночь никто глаз не сомкнул. Над головами у них летали огненные сполохи, а грохот и рокот катился такой, как будто стреляли из пушки с соседнего двора. Тогда они еще не знали, что это такое, не слыхали про "Катюшу". Вдруг взметнулось от земли густое зарево, даже в поле от него развиднелось.
Вслух никто не заикался, но все думали об одном и том же: наверное, это Семиревка и Андреевка горят, километрах в трех и пяти от них, где уж уцелеть их деревням, если по ним полыхнет такой огонь! Бабка Поля принималась было голосить:
- А милые мои бабоньки, а будем же мы живы?
Но Домна рассердилась и даже кулаком стукнула по лавке:
- молчи! Без тебя тошно!
Анюте не верилось, что их деревня сгорит, не может такого быть.
На рассвете она вернулась в дом, прилегла на кровати. Настя-крестная ее обняла, погладила по плечу:
- Нюр, ты вся дрожишь, как в лихорадке, замерзла на улице?
А утром Анюта не смогла встать с кровати, ноги словно мякиной были набиты и не слушались. Все они намаялись и набоялись за эти дни, но ей тяжелее всех дался отступ. Недаром покойная бабка Арина говорила: "Не девка у нас, а мощи ходячие, квелая, ледященькая".
И мама вздыхала, на нее глядя: "Тринадцать лет, а по виду десяти не дашь, ее подружки уже барышни, а наша Нюрка как цыпленок". Анюта чувствовала себя виноватой, что в такое тяжелое время стала для всех обузой.
Когда стихла стрельба, голодаевцы-соседи принесли радостную весть немцев и дух пропал, а по большаку вовсю идут наши войска. Все хором закричали: "Домой, домой, немедленно домой!" Домна подхватила Анюту на руки и отнесла на подводу. Говорила, что легче снопа ноша. Домне приходилось и мешки с картошкой и мукой таскать.
Правильно им советовали добрые хуторяне - надо было переждать немного. Ну и наглотались же они пыли, неделю на зубах скрипела. Даже на проселке их то и дело обгоняли машины, а выехали на большак - и застряли на обочине. Целую армию пропустили: и колонны пеших солдат, и лошадей, устало тянувших орудия, и машины, машины...
Анюта глядела, откинувшись на мягкие узлы. Пусть хоть две армии пройдут, она не устанет пережидать. Наши! С одной машины им помахали рукой, блеснули в улыбке белые зубы. Не хватало музыки. В Анютиных мечтах музыка обязательно играла и бодро шагали мимо их дома веселые солдаты, а она стояла на крыльце в своем лучшем платье, с оборками, в том, что досталось ей от старшей сестры Любаши, - но об этом ведь никто не знает.
