13.1.44
Ужасно медленно тянутся дни в ожидании, когда, наконец, возьмут эту проклятую Б***ку, где фриц засел, как черт. Наступления, невиданные артподготовки, работа до сотни самолетов не в состоянии выбить его из Никопольского плацдарма, он оживает снова, и снова идет в яростные контратаки, применяя «десятки», «Тигры» и «Фердинанды». Так было вчера, так и сегодня. Летал вчера для связи и постановки задач на У-2 (впервые в жизни) когда был в воздухе, чувствовал всю глубину правды слов Танюши насчет самочувствия в воздухе.
Страница неразборчиво.
Много десятков прекрасных фактов, случаев, переживаний, остаются незамеченными на страницах книжки. Потом они, после минуты переживания их, теряют свою остроту, и я их не записываю.
Тяжело пережил я день Нового 1941 года. В 11 часов 31.12.43 сразу же после артподготовки, противник сделал артналет по нашему пункту. В это время я находился в землянке разведчиков 215-ой гв. Как раз отошел от своей стереотрубы завтракать. Полковник Обектов, командир 215-ой гв. стоял у нее и поплатился жизнью. Он успел вместе с КВУ-215 прыгнуть в траншею, но второй снаряд разорвался в стенке траншеи, и ему пробило голову и грудь. Осколки попали в офицерскую землянку, погиб разведчик из полка. Еще один боец, наш радист, был ранен. Землянка в крови, холодно, нет никого – я и другой радист, Руцкой. Есть 100 гр. водки и хлеб. После речи Калинина, я выпил водку, закусил хлебом, и пошли думы, грустные, тяжелые, как новогодняя ночь, как день моего рождения..»
Дальше читать я не мог. Все вокруг погрузилось во мрак.
Той ночью воздух был плотный и тяжелый, словно отлитый из бронзы. Низко летали стрижи, в любой момент мог пойти дождь. То с запада, то с востока регулярно приходили тучи, но их быстро рассеивало небо столицы. Егор ощущал, что напряжение больше копиться не может. Надо, наверное, просто расслабиться, а? Это же так просто. Выпить, закусить. Покурить, глотнуть чаю.
– Горя, а, Горь, – сказала ему мать – не ходи на улицу, а?
– Я аккуратно, – отвечал он ей.
На улице и правда было опасно – столица бушевала страстями, пыталась разорваться двуглавым орлом, по обе стороны которого положили по тушке кролика. Опускались сумерки, похожие на новгородскую Софию, купол неба скрывался в дымке. Уезжая в Москву из Ростова в 88-м, Горь не думал, что будет так скучать. Обуваясь в узкой прихожей, он c нежностью вспоминал, как часто, проезжая мимо набережной, видел землю, в истоме загибающуюся за горизонт. Как в июльскую жару – как хотелось ее сейчас, подмороженной осенью – за Доном полыхнёт – и пойдёт дым чёрным, неостановимым цунами. И как потом, проходя, сунешь носок ботинка в рассыпчатую золу. Одно сглаживало различия пейзажей – реки, изгаженные нами, изношенные, не мелеют, только ширятся по весне. Но до весны далеко.
