— Да, ведь я тебе уже сказал, — Джек пытался за напускной грубостью скрыть одолевавшую его жалость к кузине. — Ну как я могу оставить тебя одну теперь, когда… — он запнулся, — … когда тебе не хочется оставаться одной.
Тонкие пальчики сильнее сжали его руку.
— Знаешь, мне очень нравится, когда ты со мной так строг. Ты и в детстве частенько покрикивал на меня. Помнишь?
— Ну, это ты сочиняешь. Чтобы я осмелился на тебя прикрикнуть? Не было такого.
Джек боялся пошевелиться, боялся спугнуть робкую ручку.
— Да нет же, ничего я не сочиняю. Вот на этом самом месте, — девушка кивнула в сторону лестницы. — Ты был вождем команчей, а я не соглашалась быть львом. Ведь на мне было светлое платье, я его надела первый раз и очень боялась испачкать, если буду на четвереньках спускаться с лестницы. Да и упасть боялось, ведь спускаться пришлось бы задом. Как ты тогда на меня кричал! Обзывал трусихой, недотепой, салонной куколкой. Роберт тоже… тут ее голос предательски задрожал, — Роберт тоже рассердился на меня. Вы с ним были правы, я и в самом деле всегда была трусихой. Вот и теперь… Но что я могу поделать? Ведь я не виновата, что такая…
Джек Грэнмор задумчиво смотрел в огонь. Он тоже вспомнил эту сцену из такого далекого детства.
— Да, да, помню. Потом я долго не мог смыть с лица татуировку. Вместо акварели раскрасился тушью, чтобы лучше держалась. И она действительно очень хорошо держалась, — он даже рассмеялся, вспомнив об этом.
— А мое новое платье все равно было испорчено. И все из-за той самой туши. В наказание ты плеснул ею на мое новое платье.
— Какой же я был несносный… сорванец!
— О, ты еще не знаешь, каким несносным ты был! — подтвердила Кэй. — Сколько я от тебя перетерпела, сколько слез пролила! Но плакала только тогда, когда никто не видел. А то бы ты и вовсе задразнил меня: «плакса-вакса, трусиха несчастная». И никогда никому не жаловалась.
Полено в огне с оглушительным треском раскололось на две части. Далеко разлетелся сноп золотых искр.
Вздрогнув всем телом, Кэй со слабым криком инстинктивно прижалась к молодому человеку.
— Как я испугалась! Видишь, до сих пор осталась трусихой, и тут уж ничего не поделаешь.
— Не надо бояться, — он сжал ее тонкие пальцы.
— Нет, сейчас я уже не боюсь. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Уже тогда, когда ты был вождем команчей… в коротких штанишках, обшитых бахромой, наверняка срезанной с обшивки какого-то дивана, уже тогда я чувствовала себя в безопасности под твоей защитой. И по всей вероятности, такое чувство осталось еще с тех времен, — тихо закончила девушка.
