Черное сердце | страница 29



Она кивает:

В шкафу, на задней стенке ящика, заворачивала и клала в приклеенный кармашек.


А он был на месте, когда ты вышла из тюрьмы? Никуда не делся?

Мама снова кивает.

У моей матери два платяных шкафа, и оба забиты огромным количеством туфель, пальто и платьев — по большей части заплесневелых, побитых молью. Сама мысль о том, что кто-то сумел пробиться через все это и добраться до ящиков, кажется абсурдной — особенно если вор не был в курсе, что следует искать.


Кто-то еще знал, где камень? Ты же никому о нем не рассказывала? Ни в тюрьме, ни еще где? Никому?

Она качает головой. На кончике сигареты болтается длинный столбик пепла — вот-вот свалится ей на перчатку. — Никому.

Надолго задумываюсь. — Ты сказала, что подменила камень фальшивым. Кто изготовил подделку?


Один мастер из Патерсона, давний знакомый твоего отца. До сих пор в деле, все знают, что он не проболтается.


Может, он сделал две фальшивки, а настоящий камень оставил у себя,

предполагаю я.

Похоже, мама в это не верит.


Напиши, пожалуйста, его адрес,

я бросаю взгляд в сторону коридора. — Поеду, поговорю с ним.

Мама выдвигает несколько ящиков возле плиты. Ножи в деревянной подставке. Посудные полотенца. Наконец, в ящике набитом изолентой и пластиковыми мешками для мусора она находит ручку. Пишет на моей руке: «Боб — Сентрал Файн Джувелри» и «Патерсон».


Поглядим, что я сумею узнать,

говорю я, торопливо обнимая ее.

Она обвивает меня руками и сжимает так, что кости ломит. Потом отпускает, поворачивается спиной и швыряет сигарету в мойку.


Все будет хорошо,

говорю я. Мама не отвечает.

Выхожу в соседнюю комнату. Лила ждет меня — в пальто, с сумкой на плече. Захаров стоит рядом с нею. У обоих непроницаемые лица.


Ты понял, что должен делать? — Спрашивает Захаров.

Киваю.

Он провожает нас до лифта. Именно здесь у нормальных людей расположены входные двери квартир. Снаружи двери лифта золотые, покрытые причудливым узором.

Когда они открываются, оглядываюсь на Захарова. Его голубые глаза холодны как лед.


Только тронь мою мать, и я тебя убью,

говорю я.

Захаров усмехается:

Отличный настрой, малыш.

Двери закрываются, и мы с Лилой остаемся вдвоем. Лампа над головой чуть мигает, и лифт начинает двигаться вниз.

Выезжаем с подземной парковки и направляемся к туннелю, что ведет прочь из города. Мимо проносятся яркие огни баров, ресторанов и клубов, их посетители выплескиваются на тротуар. Гудят такси. Начинается манхэттенский вечер, во всей его дымной красе.