был сердечный приступ… И только один пункт вашего плана оказался не выполненным. Вы не смогли вернуть шприц в палатку доктора Жерара, потому что доктор лежал там с приступом малярии – и хотя вы этого не знали, он
уже обнаружил пропажу шприца. Единственный промах в идеальном во всех отношениях преступлении.
В комнате повисла мертвая тишина. Но продлилась она не более секунды – со своего места вскочил Леннокс Бойнтон.
– Нет! – крикнул он. – Это наглая ложь! Надин этого не делала. Она не могла этого сделать. Моя мать… моя мать уже была мертва.
– Да? – Взгляд Пуаро медленно переместился на него. – В таком случае, это вы ее убили, мистер Бойнтон.
Снова повисла пауза, а затем Леннокс снова опустился на стул и поднес дрожащие руки к лицу:
– Да… все так… это я ее убил.
– Вы взяли дигитоксин из палатки доктора Жерара?
– Да.
– Когда?
– Как… как… вы сказали… утром.
– А шприц?
– Шприц? Да.
– Почему вы ее убили?
– И вы еще спрашиваете?
– Да, я спрашиваю, мистер Бойнтон.
– Но вы знаете… моя жена уходила от меня… с Коупом…
– Да, но вы узнали об этом только во второй половине дня.
– Конечно. – Леннокс удивленно посмотрел на него. – Когда мы пошли прогуляться…
– Но яд и шприц вы взяли утром – до того, как узнали?
– Какого черта вы мучаете меня вопросами? – Он умолк и провел дрожащей ладонью по лбу. – И какое это имеет значение?
– Огромное. Советую вам, мистер Бойнтон, сказать мне правду.
– Правду? – удивился Леннокс.
– Именно – правду.
– Клянусь Богом, я скажу правду! – внезапно воскликнул Леннокс. – Но я не знаю, поверите ли вы мне. – Он набрал полную грудь воздуха. – В тот день, расставшись с Надин, я был не в себе. Мне и в голову не могло прийти, что она уйдет от меня с кем-то другим. Я… я почти обезумел! Я был как пьяный или как после тяжелой болезни.
Пуаро кивнул.
– Да, именно так описала вас леди Уэстхолм, мимо которой вы прошли. Вот почему я понял, что ваша жена лжет, когда она сказала, что сообщила вам о своем решении после того, как вы оба вернулись в лагерь. Продолжайте, мистер Бойнтон.
– Я почти не отдавал себе отчета в своих действиях. Но по мере приближения к лагерю в голове у меня начало проясняться. Я вдруг понял, что мне некого винить, кроме самого себя. Жалкий червяк! Нужно было давным-давно дать отпор мачехе. И до меня дошло, что, возможно, еще не поздно. Она сидела все там же, на фоне розовых скал – старая ведьма, похожая на какого-то непотребного идола. Я пошел прямо к ней, собираясь все выложить начистоту. Хотел сказать ей все, что думаю, и объявить, что с меня хватит. Мне в голову пришла странная идея, что можно уехать этим же вечером – уехать вместе с Надин, чтобы к ночи оказаться как можно дальше, в Маане.
