мира. Жан-полевский Witz своим моментом свободы — частным для него — соприкасается с романтической иронией. Соприкасается принципом преодоления односторонности, ограниченности, частности. Но жан-полевский Witz — это свобода, осуществляемая в мире, внутри мира, освобождение от скованности даже и своим Я. Я находит свободу в широком и вольном полете через мир. Оно не презирает земное, частное, предметное, конкретное, а сопоставляет его с вечным и прозревает его истинную цену в освещенности высшим. Далее: жан-полевский Witz идет от литературной традиции, идет изнутри произведения искусства. Романтическая ирония не лишена традиции, но в саму традицию она заносит элемент отрицания и отрицания же ищет в традиции. Романтическая ирония — интеллектуалистична, рациональна, у Ф. Шлегеля — с оттенком его классических и классицистических пристрастий. Жан-полевский Witz не столько уничтожает конкретность вещи, всего земного, сколько приводит все земное в универсальную связь. Вещь, «уничтоженная» таким юмором, восстает в целом космосе, пронизанном смысловыми связями
[53]Жан-полевский юмор в предельно широком смысле — неповторим, исторически единствен: это синтез давней традиции и уже современного остроумия-острословия. Такой юмор бесконечно превышает любой комизм, в своей универсальности он нешуточен. Жан-полевский аллегорический мир — царство юмора; юмор — та сила, которая снимает все отдельное и, ничему не давая остановиться, от одного «уровня» действительности перескакивает к другому. В «Приготовительной школе эстетики» есть несколько надстроенных друг над другом смысловых сфер, между которыми совершается такой переход. Вот эти сферы:
сфера непосредственной литературной жизни эпохи;
сфера эстетического осмысления литературы и искусства;
сфера осмысления эпохи и ее конфликтов;
сфера осмысления человеческой жизни в целом и затем всего вневременного.
Между этими сферами летает жан-полевский юмор, и не думая строго разграничивать их для себя или тем более последовательно заниматься сначала одной, потом другой и т. д. Но и уровни не зафиксированы жестко. Они упираются в неподвижность сфер крайнего — в небо, вечность, бога. в ничто, в землю, наконец, в человека, — этот, по словам Жан-Поля, все связующий собой «дефис в книге бытия». Весь управляемый юмором жан-полевский мир — мир молниеносных разрядов и мгновенных скачков; «электрическая» энергия связей не знает препятствий, соединяя «червя» и «серафима». Мир, в котором вещи сопрягаются скачкообразными — головокружительными, но и незатрудненными — линиями энергий, весьма механистичен; как овеществившийся лексикон, алфавитный порядок которого противоречит естественному порядку вещей в мире, он и нелеп и смешон, — превышающий любой комизм юмор открывает ворота превышающему любую серьезность смеху. Все смешно, потому что все относительно: поражает условность всякого значения. Все неустойчиво, все снимается высшим. Смешно все, что может быть снято, превышено, превзойдено: поэтому можно в этом мире смеяться и над ангелом — только для этого надо быть архангелом (V 124.15). Удивительно, каким смешным получился в конце концов сотворенный мир! Жан-Поль опускает в своей «Эстетике» трагедию, — «чистый» трагизм растворился в юморе, всегда комическом и всегда трагическом. Жан-Поль педагог учит детей сопрягать отдаленные явления
