Александр Сергеевич тогда долго молчал. В его сознании прокручивалось много чего, из произошедшего за последние полгода, однако только что услышанное затмевало буквально всё. Да, каких-нибудь полгода назад, услышь он от внука нечто подобное, можно было бы серьёзно задуматься на счёт посещения детского психолога. Сейчас же думы были направлены в совершенно иное русло — Александр Сергеевич вспоминал собственные сны за последние три месяца. Особенно после того, как состоялась первая беседа с Титовым, и было озвучено первое «да».
«Именно так. Они явились после моего первого разговора с Титовым. Явились во сны. А в случае с Алькой, и вовсе наполнили реальность. Так как же быть? Чего ждать? Стоит ли быть и ждать вообще?»
— Деда… — Алька смиренно смотрел в глаза Александра Сергеевича. — Ты думаешь, что я того?..
— Нет-нет, что ты, Алексей! — спохватился Александр Сергеевич, силясь поскорее подобрать нужные слова и придать лицу соответствующее выражение. — Знаешь, всё дело в нашем сознании.
— Как это? — Алька любознательно склонил голову набок — его задумчивая рожица беззвучно повторяла одно и то же: ну же, деда, давай, развей все мои страхи, прогони их прочь, как гадких тараканов!
— Видишь ли, Алексей, так уж хитро устроена психика человека, что когда на душе весело — и в голове только солнце и свет. О чём не подумаешь, всё озорное, пушистое, дружелюбное, как котёнок, что за фантиком скачет. Представил?
Алька задумался.
Александр Сергеевич молился про себя лишь об одном: только бы Алька поверил!
Алька поверил. Его тонкие губы сперва еле заметно дрогнули. Затем заблестели. На щеках выступил бледный румянец. Глаза ожили после многодневной борьбы с утратой и горем.
Алька улыбнулся, демонстрируя облегчённо вздохнувшему Александру Сергеевичу ямочки в уголках губ.
— Да, — прошептал Алька. — Я, кажется, понял…
— Это хорошо, Алексей. А теперь представь, что может нарисовать в собственном воображении человек, что день изо дня думает лишь о тьме, хотя и живёт вдалеке от неё.
— Только бяку, — Алька облегчённо вздохнул — совсем как сам Александр Сергеевич мгновением раньше. — Так значит, в космической тьме ничего нет? Ничего, кроме того, что может придумать сам человек?
— Именно так, — это была подлая ложь, за которую Александр Сергеевич корил себя и поныне. Но поступить как-то иначе именно в тот вечер он просто не мог.
Затем они сидели в обнимку и думали каждый о своём: Александр Сергеевич снова и снова взвешивал все «за» и «против»; а Алька думал о маме — сейчас, рядом с дедом это получалось как нельзя хорошо. Голова была ясной и чистой, в ней не было ничего, кроме истинной любви сына к матери.
