Александр Сергеевич улыбнулся. С трудом оторвал взор от могилы дочери. Посмотрел на Альку.
Внук смотрел перед собой и жевал нижнюю губу — о том, что сейчас творится у него в душе, можно было только догадываться.
Александр Сергеевич не стал лезть в душу мальчика; он просто собрал остатки сил и, в ответ, сжал Алькину ладошку.
Внук вздрогнул, глянул на деда. Тонкие губы дрогнули, растянулись ещё шире, словно у резиновой куклы. Зашелестели слова:
— Деда, почему так больно? Вот здесь, под ямочкой… — Алька дотронулся свободной рукой до груди и потёр синтепон курточки чуть выше пупка. — Там словно поселился кто-то чужой. Он хочет, чтобы я заплакал, а я не знаю, как быть: терпеть и дальше или попросту сдаться?
Александр Сергеевич присел на одно колено, заглянул в покрасневшие глаза внука.
— Алька, это вовсе не чужой. Это душа. Она мечется, не в силах снести утраты. Именно от того тебе так плохо.
— Так как же мне быть, деда?
Александр Сергеевич вздохнул, оглянулся на осеннюю унылость.
Редкие берёзки, с остатками жёлтой листвы, пестрели на фоне голых лип. Последние словно сдались на волю небес, заранее пустив внутри себя зимнюю стужу. Кое-где над металлической оградкой возвышались всё ещё зелёные побеги ежевики, окружённые редкими зарослями понурого папоротника. Куда не глянь, из земли торчали посеребрённые кресты. Сквозь их молчаливое скопление отчётливо проступали контуры Храма Всех Святых.
Людей видно не было: все скорбящие давным-давно разошлись — остались лишь объятые горем сын да отец.
— Деда?.. — Алька придвинулся ближе, но в объятия всё же не упал — сдержался.
«Видимо из последних сил. Но ведь держится же! Ай да, Алька! Жаль только, что мать не видит… Да нет, конечно видит!»
Александр Сергеевич тут же выстроил мысленный блок, буквально отгородив скорбь от реальности железобетонным забором забвения — всё это потом, не сейчас.
— Алька, помнишь, я рассказывал тебе о настоящих поступках, о том, как нельзя бросать в беде человека, даже если совсем его не знаешь? Плохой он или хороший, как бы он сам поступил, окажись в непростой ситуации, чего в его уже свершённых деяниях превыше — света или тьмы — всё это не важно. Важно то, как именно поступишь ты сам. Именно сейчас, когда пришло время сделать выбор, а ты застыл на развилке, не зная, как быть. На первый взгляд, против тебя всё, даже собственная душа, но это не значит, что нужно всё бросить и идти на поводу у всепроникающей жалости к самому себе! Как бы больно ни было, как бы ни хотелось скрыться ото всего остального мира, каким бы ужасным ни выглядело будущее — нужно бороться, анализировать, мыслить! Нужно стремиться к тому, чтобы никто из наших соплеменников никогда больше не оказался в той ситуации, что чуть было не сломила тебя самого! — Александр Сергеевич перевёл дух и закончил: — Да, это кажется невозможным… даже немыслимым, но это всё от того, что мы боремся поодиночке. Мы утратили дух единства и потому-то всё именно так: на первый взгляд — непреодолимо и безнадёжно.
