Монк не стал прерывать ее. Все вокруг него словно исчезло: не было больше спокойной, озаренной солнцем комнаты в Лондоне, осталась лишь стройная женщина в суконном платье и ее напряженный голос.
– Об этом мне рассказывала Ребекка, – продолжала она. – Ребекка Бокс, жена солдата, особа почти шести футов роста и сильная, словно бык. – Улыбка коснулась ее губ. – Она выходила за линию орудий на поле боя и подбирала раненых там, куда больше никто не ходил, почти у самых траншей врага. А потом, взяв солдата на спину, притаскивала его домой.
Мисс Найтингейл поглядела на Уильяма, изучая его лицо, и продолжила:
– Вы даже не можете себе представить, на что способна женщина, если не встретите такую, как наша Ребекка. Она рассказала мне, как Пруденс ампутировала руку. Конечность была разрублена до кости саблей, кровь лила ручьем. Спасти руку уже не представлялось возможным. Не было и времени на розыски хирурга. Пруденс побелела едва ли не больше самого раненого, но рука ее не дрогнула, и воля ей не отказала. Она произвела ампутацию, как настоящий хирург. Человек этот выжил. Вот и вся Пруденс. Так жаль, что ее больше нет! – Взгляд Флоренс опять обратился к детективу, словно она хотела убедиться в том, что тот разделяет ее чувства. – Я напишу ее близким, передам им свои соболезнования.
Монк попытался представить Пруденс при огоньке масляной лампы, стоящую на коленях возле истекающего кровью человека… Увидеть ее крепкие пальцы, зажавшие рукоятку пилы, выражение собранности на лице, когда она повторяла операцию, которую не раз видела своими глазами и выучила наизусть… Уильям пожалел, что не знал эту медсестру. Он испытывал неподдельную боль: там, где недавно жила отважная и волевая женщина, теперь осталась тьма… пустота. Страстный голос умолк, и рана кровоточила, но утрата все еще оставалась необъясненной.
Не бывать этому. Он обязан найти убийцу и выяснить причины преступления. И отомстить.
– Благодарю вас за уделенное мне время, мисс Найтингейл, – заговорил Монк более скованным тоном, чем ему хотелось бы. – Вы рассказали мне о погибшей кое-что из того, чего здесь не знает никто.
– Но этого так немного, – признала Флоренс. – Хотелось бы мне хотя бы приблизительно представлять, кто мог пожелать ей зла, но я не могу этого даже предположить. Вокруг столько трагедий и боли, а мы ничем не можем помочь несчастным, и при этом навлекаем на себя все новые и новые трагедии. Я просто в отчаянии, я разочарована в человечестве… Мистер Монк, как, по-вашему, это не богохульство?
