Скоро все эти изыски закончились. Вокруг разлеглись гребни гор, валуны и камни, а из цветов остались только какие-то желтые веники. Воздух был кристально чист, замечательный контраст с тяжелым воздухом побережья. Периодически появлялись очень восточные на вид овцы, кремовые, медовые или с черными пятнами. Они двигались в поисках пищи, свесив головы и уши. Блестящие черные козы паслись вместе с ними. При каждом стаде имелся пастух ― одинокая фигура, завернутая в бурнус, руки лежат на посохе, взгляд напряжен и внимателен.
Дорога шла все выше, стрелка альтиметра двигалась вправо. Воздух свежел. Желтые метелки остались позади, теперь между камней росли только серые тонкие листья. Машина завывала на поворотах, скалы старались поцарапать ей крылья. Вокруг толпились камни.
И вдруг мы оказались на просторе ― взобрались на гребень. Слева расположились белые скалы и большая лесистая гора, справа далеко внизу бурлила и завивалась Нар Ибрагим, река Адонис.
И в конце концов, то поднимаясь, то опускаясь к яблоням и анемонам, мы добрались до ее истока.
Исток реки Адонис ― чудо, вырывает из потока времени. Для примитивных жителей мучимой жаждой земли белый поток, низвергающийся с ревом из черной пещеры на огромные, обожженные солнцем скалы, наверняка олицетворял неведомых богов, демонов, силу и ужас. Плодородие, конечно… Река дает жизнь тридцати милям гор. Там, где вода, вырываясь из камня, касается земли, неожиданно возникает зелень ― деревья, цветущие кусты, красные анемоны.
Значит, именно сюда по призрачным следам Изиды и Иштар, Астарты, самой Великой Матери Деметры и Кибелы пришла Афродита, чтобы влюбиться в сирийского пастуха Адониса и лечь с ним среди цветов. Здесь его убил дикий кабан, и там, куда выплеснулась его кровь, выросли анемоны. До сих пор каждую весну воды реки Адонис краснеют и бегут так до самого моря. Сейчас там пусто, только черные козы спят на солнце на разрушенном полу храма Афродиты. На фоне рева потока их колокольчики звенят чисто и ясно. Тряпочки, привязанные к священному дереву ― это просьбы к последней и позднейшей владычице долины ― деве Марии. Даже не будь легенд, дух бы перехватило. А с ними белая вода, скалы, руины и яркие цветы превращались во что-то совсем неземное.
Когда мы переехали на новую дорогу, если это можно так назвать, чтобы вернуться другим путем, сцену окрасил еще один из оттенков восточной фантазии.
Немного ниже у воды стояли несколько арабских домов. Тропинка, белая царапина на скале, круто карабкалась от деревни к дороге. И вверх по тропинке на гнедом арабском скакуне легко ехал всадник в белом бурнусе, который надувался, как парус. Пурпур и серебро сбруи сияли на солнце. У ног коня бежали две красивые гончие с длинной шелковой шерстью, с такими арабские принцы охотились на газелей.
