— Да я уже расстроился! — в нетерпении воскликнул Камень. — Я же понимаю, что там что-то плохое. Какой смысл от меня скрывать?
— Ладно, скажу, — вздохнул Ворон. — Только дай слово, что не будешь плакать.
— Не буду.
— Люба все время притворялась, что ей весело и что у нее хорошее настроение. А на самом деле ей было очень больно.
— Больно?! Почему?
— У нее живот очень сильно болел. Как только они сели к Аэлле в машину, так и заболел. Но Люба не хотела портить Родиславу настроение, он ведь так радовался, что может отвезти ее за покупками, практически не считая денег. Знаешь, мужчины это очень ценят.
— Что — это? — не понял Камень.
— Ну, когда они могут свою женщину отвезти в магазин и покупать ей все, что она захочет, не глядя на ценники. Они в такие моменты чувствуют себя настоящими фараонами.
— Ты, наверное, имел в виду «королями»?
— Ну, пусть королями, какая разница. Главное, что Люба это прекрасно понимала и потому промолчала, чтобы мужу удовольствие не портить. А ей так больно было — ужас! Она в примерочную заходит и первым делом на стульчик присаживается, пополам сгибается, руками себя обхватывает и сидит какое-то время. И только потом начинает одежки примерять. Наденет новое, даже в зеркало на себя не посмотрит, снова сядет, посидит немножко, улыбку на лицо наклеит и выходит. А у самой слезы в глазах — до того ей больно.
— В каком месте больно? — спросил Камень. — Сверху, справа, слева, снизу?
— Сверху, там, где еще ребра есть. Посерединке примерно.
— Гастрит, — с видом знатока вынес вердикт Камень. — А то, не приведи господь, уже и язва. В книжках написано, что боль при этом ужасная. Бедная Люба! И давно это у нее?
Ворон подвоха не заметил и попался на явную провокацию.
— Не очень, с год приблизительно. Я еще обратил внимание, что когда она за общим столом сидит, то ест то же, что и все, а когда одна, то кушает совсем другое. Кашку себе варит, или картошку, или рыбку, ничего жареного не употребляет, ничего острого. Я сначала не понял, в чем дело, потом смотрю — Люба в поликлинику пошла, к доктору, а доктор ее на рентген послал и на эту… нет, мне не выговорить.
— Гастрофиброскопию, — подсказал Камень.
— Во-во, на нее. Но Люба Родиславу ничего не сказала, не хочет, чтобы он знал, что она болеет. Бережет, расстраивать боится.
— А ты, стало быть, самоидентифицировался с Любой и решил, что я — Родислав, — с сарказмом заметил Камень.
— Я… чего с Любой? — растерянно переспросил Ворон. — Я не расслышал.
