- Спички - вот они...
- Так чего же ты! Давай быстрей!
Степанко торопливо вынул из кармана спички и подал в дрожащие руки незнакомца.
- Чего такой бледный? Трусишь? - насмешливо спросил тот, шумя спичками.
- Я трушу? С чего это? Гляжу, взрослые люди, а озоруют, телеграфный столб пилят... Удивился зачем?
Усатый дядька захохотал:
- Умора! Да мы, паря, огонь добывали! Сухую палку об столб терли, три пота пролили - и хоть бы хны! А ты - столб пилим!
Махнул рукой усач и торопливо, даже слишком торопливо, стал прикуривать.
- От дьявол, вот он, горлодер! - зажмурив глаза, произнес умиротворенно усач и чмокнул от удовольствия губами. - Дерет! У-у, дерет! Сейчас живем!
После нескольких затяжек он совершенно обмяк, устало шлепнулся на бровку кювета, вытянул ноги.
- Дерет! Не табак, а малина! Эй, господа хорошие, поди сюда. Шнель! крикнул "пильщикам". - Бегите, говорю, к нам!
Два долговязых мужика в коротких шинелях энергично сдернули с голов мятые пилотки и, косясь друг на друга, нерешительно побрели к подводе. Передний был сутулый и заметно припадал на левую ногу. Второй, длинноносый и худой, прямо как жердь, был совершенно лыс. Виновато и как-то растерянно улыбаясь, они присели на обочину, ничего не выражающим взглядом прошлись по Степанку, кивнули головами.
- Кури, господа хорошие. Ничего, ничего, закуривайте, - предлагая кисет, насмешливо сказал солдат. - Битте! Уж сделайте такое одолжение.
- Данке, данке! - приподнявшись с мест, угодливо залопотали те.
- Кури, чего там!
Длинноносый взял протянутый кисет и неумело, рассыпая табак, стал завертывать цигарку. Усач снисходительно подмигнул Степанку, как бы говоря: смотри, мол, какие они, тоже ведь люди, а?
- Кто такие?
- Немцы, паря.
Степанка так и подбросило.
- Фашисты?! Наши враги!
- Внесем ясность: бывшие враги. Были зверями дикими. Сейчас-то они ручные.
Степанко в упор долго и бесцеремонно глядел на немцев.
- Немцы, фашисты... - прошептал он.
- Да, паря. И не простые, не случайные какие-нибудь, а из самого Сталинграда. Это прошу учесть. В Сталинграде, говорят, они дрались не на живот, а насмерть. И вот любуйся, какие они вояки после разгрома. Тише воды. Читал, поди, в газетах: более ста тысяч штук забрали их в Сталинграде. Вот и этих тоже.
Степанко, конечно, читал.
Сейчас, сидя у дороги, он в упор смотрел на этих немцев, стараясь понять, что у него творится в душе: или злость клокочет, или радость через край прет? Хотелось встать, подойти вплотную и спросить с ехидцей: "Ну как, получили по роже?"
