Но вдруг захныкала флейта самого Моте-маршелока:
Именно его флейта как раз ни в чем не уверена, в отличие от целой капеллы отставных еврейских солдат…[131] У этой флейты еврейское сердце. Надо, говорит она, сохранять упование… Наверное, Бог поможет. А пока: флю-лю-лю…
Невеста и подружки заливаются слезами. Разрываясь между солдатским весельем капеллы и еврейской грустью флейты, они и радуются, и боятся. Их бросает то в жар, то в холод. Они прячут свои скривившиеся личики в белые платочки: бу-бу-бу…
Вот это была свадьба так свадьба! Клезмерам Зяма обещал десятку, и это помимо «денег на тарелку»[132]. Поэтому они старались вовсю. По улице далеко разносились веселые и за душу берущие свадебные мелодии, а из Моте Дырки Холодной рифмы так и сыпались, словно из дырявого мешка. Ничего другого ему не оставалось, поскольку его старая флейта давно забастовала. Уж такова скверная природа этой его старинной флейты с мундштуком из слоновой кости. До «золотого бульона»[133] она еще кое-как выдерживает. Потом в нее набирается влага, и, вместо того чтобы дудеть, она начинает только плеваться. Отвинчивает Моте костяной мундштук, смотрит одним глазом сквозь него на лампу, продувает мундштук сперва туда, потом обратно, но флейта все равно только плюется, а свистеть — не свистит. Когда же дело вроде бы налаживается, флейта вдруг начинает хрипеть, как, не рядом будь помянуто, простуженное горло старого хазана, но все равно не свистит. Моте-маршелок впадает в ярость, он проклинает ее, свою старую флейту, как проклинают живое существо: «А, чтоб ей сгореть, этой старой деревяшке, этой дырке холодной!..» Именно поэтому у Моте-маршелока такое «красивое» прозвище: Дырка Холодная.
Видит Моте-маршелок, что проклятия не помогают, флейта, его кормилица, лежит, как зарезанный петух, и не свистит. Тогда хватает он ее за костяной мундштук и использует, как капельмейстер — палочку, командуя с помощью флейты клезмерами, сарверами, сватами и девичьими танцами. Постукивает ею в такт своим виршам.
3.
И, как назло, в самом разгаре свадебного застолья, когда гости и сам бедняга Моте Дырка Холодная были уже слегка подшофе, он, выступая а капелла, споткнулся на рифме. Увидев, как обер-сарвер[134] Генех-рыжий выбежал из кухни с большим блюдом фаршированной индейки на плече, Моте-маршелок скомандовал: «Сваты, тихо!» — и величественно взмахнул своей охрипшей флейтой тем жестом, каким Мойше-рабейну
