Последнюю уступку про «учиться на зубного» и кабинет придумал реб Груним. Все-таки ландшадхен. Сразу, как бы в шутку, дал понять Зяме, что, когда в человеке разыграется дурное побуждение, вот как у его Гнеси — «учиться на зубного», ему надо бросить косточку… Лишь бы не лаял…
Ну, человек ведь не железный. Гнеся стала прислушиваться. Генка-шалунья, младшая сестра, перестала насмехаться над старшей, зато теперь сестры ночи напролет шушукались в кроватях, так что, проспав, опаздывали к завтраку. И каждый день после утренней молитвы Зяма снова и снова ставил перед Гнесей один и тот же больной вопрос:
— Как нам поступить, доченька?
Как нам поступить? Гнеся больше не отвечала отцу «нет», но и не говорила «да», а произносила только какие-то неопределенные слова, вроде «оставьте меня» или «ах», или «не знаю» и тому подобное. Долго ли, коротко ли, но наконец Груниму-шадхену и Зяме стало ясно, что «тесто поднялось», можно «печь» тноим, а там, не откладывая, — и свадьба.
Когда опять приехали киевские сваты, Гнеся сама удивилась, как быстро она забыла своего бледненького, бедного двоюродного брата из Погоста, хотя тосковать по нему она все-таки тосковала. Но… Может быть, это было вовсе не то, что ее папа называет «не картошка», не влюбленность, а просто сострадание к Шикеле, к его застенчивости, хилости, к его местечковым манерам?.. Сперва Гнеся совсем было растерялась от привезенной киевскими сватами суеты большого города, от коробок шоколада и засахаренных фруктов, сулящих возвышенные наслаждения, от всех этих шелковых блузок и браслетов, от «интеллигентных» ужимок сватьи и маклерских баек свата. Все это ее смущало, но потом стало убаюкивать, пьянить. И помолвка прошла совершенно гладко.
Чтобы не оставить Гнесе времени на раздумья и чтобы она не смогла передумать и, упаси Бог, списаться с Шикеле, Зяма торопился со свадьбой. Он кипел и горел. Не помогали ни Михлины крики, ни советы добрых людей, ни сетования портных, что они не могут разорваться на свадебную одежду и для невесты, и для сватов. Рублем больше, рублем меньше, но чтобы работа была готова! Он, Зяма, знал свою Гнесю, свою паву с большими изумленными глазами… Он боялся упустить из рук такого одаренного зятюшку с таким почерком, как Мейлехке Пик.
После помолвки даже Гнесе стало казаться, что Мейлехке Пик на самом деле одаренный молодой человек, потому что он продемонстрировал ей, что, кроме красивого почерка, еще умеет писать стихи. И на русском, где все строчки у него рифмовались на «ой» или «ою», и на идише. Гнеся даже стала немного гордиться собой: такой жених, с такими достоинствами, доверяет ее вкусу и спрашивает ее мнения! Но вскоре она увидела, что Мейлехке с такой же горячностью и самомнением показывает те же самые стихи ее папе. Но что Зяма смыслит в стихах? Зяма поступил по-своему и оценил стихи на свой лад. Он напялил очки с толстыми стеклами и серебряными дужками, заглянул в писанину Мейлеха и прочел все рифмы подряд: «
