Добравшись до боевого коня, Солсбери спрыгнул с верховой лошади и ухватился за поводья жеребца. Но едва он поставил ногу в стремя, как подлетел несшийся во весь опор Ги де Лузиньян и пронзил ему позвоночник копьем. Вильгельм видел, как блестящий острый конец входит в тело дяди. Солсбери ударился о бок коня, потом его отбросило в сторону. Он раскинул руки, из одной из них выпал меч. Мгновение копье удерживало воина в стоячем положении, потом де Лузиньян начал его вытаскивать из тела врага, У Солсбери подогнулись ноги, и с выражением удивления налицо он ударился о землю; послышался глухой удар, умирающий перекатился на бок и уставился на Вильгельма. Рот был полон крови, а душа, судя по выражению глаз, уже отлетала.
– Нет! – закричал Вильгельм, и этот крик наполнил его яростью, перед глазами поплыл красный туман. – Предательство! – заорал он еще громче и воткнул шпоры в бока Фаувела.
Он намеревался добраться до де Лузиньяна, но путь ему преградили другие вражеские рыцари. Вильгельм сбил первого, потом второго. Затем он потерял копье и был вынужден достать меч. Это означало необходимость сходиться с противником вплотную. У него в ушах звенел боевой клич: «Лузиньян!» Никаких голосов, кричавших что-то другое, не слышалось, за исключением его собственного. Вскоре он уже так тяжело дышал, что не мог выкрикнуть «Деверо!» и надеяться на то, что кто-то ему ответит.
Рыцарь в толстом шелковом плаще поверх доспехов воткнул копье в грудь Фаувела. Жеребец упал, перебирая ногами. Вильгельм успел высвободить ноги из стремян и откатился прочь. Щит треснул в нескольких местах, меч был по рукоятку в крови. Он отступал от атаковавших его рыцарей, пока не уткнулся спиной в живую изгородь, огораживающую поле. У него горело в груди, он тяжело дышал, руки устали. Он знал, что находится в отчаянном положении, но это отчаяние придавало ему сил и не позволяло рухнуть. Он отбил пробные атаки, крепко прижимая щит к телу и держа меч наготове. В душе теплилась искорка надежды, что они устанут от попыток свалить одного человека и уедут. В конце концов его смерть – просто мелкая соломинка в сравнении с урожаем, который они собрали, убив его дядю. Мысль о позорном убийстве Солсбери заставляла его продолжать борьбу, даже когда Джеффри де Лузиньян предложил ему сдаться.
– Я не сдаюсь трусам и предателям, которые наносят удары в спину! – закричал он, но его голос напоминал что-то среднее между рыданием и рычанием.
