Эхо шагов | страница 17



…Вокруг были такие мотивы, что глаза разбегались. Я напоминал себе алчного старика из восточной сказки, попавшего в пещеру с сокровищами.

…Если у художника засыхают краски на палитре, это — саботаж. Или, может быть, он умер?..

— Санчо, где ты?

— Я здесь, — откликалась Она.

Она сама называла себя так, когда укладывала сумку с провизией и тяжелый складной этюдный зонт. И шлепала босыми ногами по траве или по песку…

У нее смуглое и строгое лицо. Оно остается оливковым и зимой, а летом покрывается розовым пушком.


…Она сидит перед зеркалом.

— …И вообще, я добродетельная жена. По при-зва-ни-ю. Ясно?

Она говорит сквозь шпильки в зубах, ловко изгибаясь в талии, чтобы увидеть в зеркале затылок.

Не-е. Я-то знаю, что это игра. Веселая игра.

— Санчо, где ты?

— Я здесь!


Пока я пишу этюд, она в стороне сидит тихо-тихо. Я даже не знаю, что она делает. Я никогда не оглядываюсь, а она никогда не подходит во время работы. Это негласный, необъявленный, неподписанный договор.

Между нами установились какие-то законы отношений, которые мы не называем и не обсуждаем. Просто они есть. Она их слышит безошибочно, и я благодарен за это.

Ей свойственно все, кроме посредственности.


Художник всегда одинок, но дайте мне единомышленника в моем одиночестве, и я смогу победить армию…


Единомышленник — это тот, кто не посягает, а тихо, тихо, тихо… Единомышленник это тот, кто тихо-тихо есть.


— Санчо, где ты?

— Я здесь, — отвечает она сквозь шпильки во рту.


Поразительно. Как ни крути, как ни переставляй, обстановка остается одной и той же: этюды на стенах, рояль и ноты на пюпитре, круглый стол и цветы, тахта и ковер со стены до пола.

И где бы я ни был — меня, как магнитом, тянуло домой. И даже если Ее нет дома, в комнате царит Ее дух, Ее запах, атмосфера Ее присутствия от где и как попало брошенных в спешке вещей.

Наше жилье принимает ее лицо, и это, слава Богу, не зависит ни от каких новшеств…

Художник Михаил Нестеров. Рубеж

Письма художника Михаила Нестерова.

Многоуважаемый Собрат!

Мне было очень приятно Ваше очень такое хорошее, такое молодое письмо. Оно внесло в мою жизнь, в мою уходящую жизнь сознание, что жизнь прожита как-то не совсем бесцельно…

Вот наступят более теплые дни, и соберусь (в Третьяковку), полюбуюсь вновь вашей искренней живой картиной.

Буду ожидать Вашего приезда в Москву, Вашего с Вашим другом посещения меня (имеется в виду Самуил Кручаков, соавтор по картине «Шевченко в казарме». — А. Л.).

…Работайте с доверием к природе, к человеку, любите и то, и другое любовью простой, искренней, и вы получите доказательства взаимности.