Но вы провели прескверную ночь. После ужина вы долго бродили с Морнанами по Монпарнасу в надежде, что уснете, как только ляжете в постель. Однако сон не приходил. Вы считали часы. Наконец вы задремали. Но когда вы проснулись, было еще темно, и вам не очень-то хотелось, чтобы поскорее наступил день.
Разумеется, вы обдумали, что будете говорить. Можно вести переговоры с противниками в вежливой и даже любезной форме. Вы научились этому на различных конференциях, в которых принимали участие. Но, быть может, вам даже не было надобности учиться этому: вы молодой человек, которому все по плечу. Но вы были одни. На сей раз вы были одни, и это обстоятельство все еще пугало вас, когда на следующее утро вы сидели в своем кабинете, ожидая делегатов. Вы хотели придать своим отношениям с ними как бы личный характер, создать сердечную, теплую атмосферу. («Все дело в том, как говорить, — утверждал Ле Руа, — а ты умеешь говорить как надо».) Но когда они, все четверо, предстали перед вами, вам показалось смешным деликатничать с ними. Делегация из четырех человек, которые — по крайней мере вначале — на каждой фразе перебивают друг друга, выглядит очень глупо. И вот вы заняли очень жесткую позицию. В какой-то момент вы отдали себе отчет в том, что говорите с ними в недопустимом тоне, чего от вас никак нельзя было ожидать. Вы немного успокоились, но что бы они вам ни заявляли, вы стояли на своем: пусть они возобновят работу, а там будет видно. Вы знали, сколько времени длится забастовка, какое уныние царит среди младшего персонала, и очень умело играли на этом.
Потом наступил очень тягостный момент, когда вас спросили: «Если мы возобновим работу, будут ли продолжаться переговоры? Можете ли вы это утверждать?» Вы почувствовали, к чему они апеллируют, к какому вашему душевному качеству. И вы ответили, на удивление вам самим, совершенно спокойным голосом: «Конечно. Я это утверждаю». Вы знали, что лжете. Но вы сказали себе, что они тоже это знают, не могут не знать. Ведь в конце концов вы не пустяками занимались, надо это понять, дело затрагивало серьезные интересы, на вас была возложена определенная миссия. И ради нее вы ни с чем не считались. Вы все брали на себя. Это они изменяли своему делу, соглашаясь вам верить, хотя им было очевидно, что вы лжете. И вы их слегка презирали.
Сидевший в вас интеллигент — интеллигент хорошей закваски (и при том «передовой») — презирал их за то, что они предавали дело, которое теоретически было вам дорого.
