— Вы хотите сказать, что господин Марешо был уволен? По каким причинам?
— Ему исполнился семьдесят один год.
— А скажите, соответствовали ли взгляды господина Марешо политическим и философским воззрениям господина Женера?
— Я над этим никогда не задумывался.
— Сколько вам было тогда лет?
— Двадцать шесть.
— Что ж, вы неплохо начали свою карьеру!
— Я всегда старался быть достойным того положения, которое занимал.
— Прекрасно! — сказал председатель. — Я только хотел познакомиться с вами. Очень рад…
Марк стоял в темноте у кровати. Он все не решался зажечь лампу, словно свет мог рассеять уверенность, которую он постепенно обрел за эту ночь. Он нагнулся за домашними туфлями. Голова закружилась, и ему показалось, что он сейчас упадет. Присев на постель и преодолевая, как и каждое утро, мучительную усталость, сковывавшую его после бессонницы, Марк старался отдышаться, хотя бы настолько, чтобы услышать в наступившей вдруг тишине, которую уже не нарушали даже завывания ветра, биение своего сердца.
Он не испытывал страха. Он чувствовал в себе то ожесточение, которое заставляет человека стремиться хоть раз в жизни предстать перед судом, чтобы все увидели правду.
Итак, он не испытывал страха. И даже если бы ему пришлось вступить в эту темную полосу своей жизни — он не знал, когда она кончится, он знал только, что она началась нынешней ночью, которую он провел без сна, прислушиваясь к ветру, гудящему в щелях ставен, — даже если бы он вступил в эту темную полосу своей жизни без той нелепой крохотной надежды, которая все-таки жила в нем, он все равно не отказался бы от борьбы.
Получив обещание, что административный совет соберется не позже чем через неделю, чтобы разрешить конфликт, который еще назывался «разногласиями между председателем и генеральным секретарем», тогда как в действительности речь шла о выборе между председателем и им, не между их принципами, а между ними — либо председатель, либо он, — Марк отправился в Немур к матери. Но эта неделя отдыха его вконец измотала. «Это потому, — думал он, — что я еще окончательно не теряю надежды». Он обладал избытком сил, верой в будущее — словом, мужеством низшего порядка, но был совершенно не способен подняться до того высшего мужества, которое в данном случае заключалось бы в том, чтобы полностью отдать себе отчет в сложившейся ситуации. Ведь самое большее, чего он мог добиться, — это вызвать тайное уважение у некоторых членов административного совета. Но ему и в голову не приходило этим удовлетвориться. Подобная победа его ни в коей мере не устраивала, и не потому, что была бы скрытой и зыбкой, а потому, что, проработав девять лет в банке, он привык относиться к членам совета, как к ничтожествам, лишенным всяких признаков совести.
