Я со Стояной вышел к дому Старейшины, куда меня приходил звать Торн Заика. Я успел увидеть, как внутрь скользнули несколько гибберлингов, среди которых успел различить только Ползунов.
С этим «ростком» я был знаком лишь заочно. Дело в том, что недавно я увидел этих гибберлингов весьма эмоционально разговаривающих со Смыком. Тот всё пытался выяснить о каких-то джунских руинах на острове то ли арвов, то ли ургов. Тогда я этого не запомнил. Чуть позже спросил у хранителя, мол, с кем он так спорил.
— Ползуны — местные летописцы. Вот тяжёлые в общении!.. Но надо отдать им должное, архипелаг знают, как свои пять пальцев. Вот только особо болтать не любят.
Я усмехнулся в ответ. Смык — репейник ещё тот, не удивительно, что с ним не хотят разговаривать. Да и сам он человек трудный… и ещё странный… «пришибленный»…
Не в пример ему, для которого до сих пор все гибберлинги «на одну морду», я сразу узнал летописцев.
Отмечу, что к сему моменту мне посчастливилось завести немало знакомств среди местных кланов. Я уже знал всех дозорных Корабельного Столба, и при этом ни разу… ни разу не спутал имена и «фамилии» гибберлингов. Возможно, в отличие от хранителя портала, мой глаз был устроен несколько иначе, а, может, я просто приноровился. В общем, теперь даже было как-то удивительно, что среди кажущейся одинаковости гибберлингов, Смык не видит явных различий. К примеру, форма лица, цвет шерсти, рост, телосложение… да и много ещё иного. Это уже не безликая толпа (хотя когда-то в столице, будучи впервые в их квартале, и казалось обратное). И, думаю, если бы Смык приложил какие-то усилия, то смог бы тоже научиться различать гибберлингов меж собой.
Отвлекусь для того, чтобы отметить ещё один момент, указывающий на мою «предрасположенность к распознаванию»: цвет шерсти у головного новоземельного клана Короткопалых (у большинства, конечно) заметно отличался от гравстейновского клана Вислоухих, хотя те и были в ближайшем родстве меж собой. У последних присутствует больше бурых и рыжеватых оттенков, а у местных он чуть с седоватым налётом. Или, как я позже его прозвал — «заиндевелый».
Стояну в дом к Старейшине не пустили, ссылаясь на его личное распоряжение. Наткнувшись на мой хмурый взгляд, стражники пояснили:
— Дело не для всех ушей. Вход только тем, кого пригласил Старейшина.
— Ясно… Ладно, обожди тут, — бросил я друдке.
Внутри стоял гомон. Видно о чём-то спорили.
Старейшина как всегда сидел и курил трубку. Я вошёл и традиционно поздоровался:
