Горилла поковыряла носком глину.
— И зачем только девчонка рассказала, что он у нас есть, — сокрушалась она. — Пожалуй, отрежу ей за это мизинец, будет знать…
Мужчина в ужасе переводил взгляд с меня на Гориллу.
— За-за-за что?..
— За пальчик возьму и отрежу! — сказала Горилла и чикнула пальцами в воздухе, изображая ножницы. — А по-другому её не научишь. Знали бы вы, сколько мне пальцев в детстве отрезали.
Она развернулась и пошла прочь. Мужчина семенил за ней, протягивая пачку денег.
— Пять тысяч! — кричал он. — Это хорошие деньги!
Горилла остановилась и не спеша двинулась обратно.
— Дорогой мой, — сказала она. — Вы шутите?
— Восемь! — рявкнул торговец, доставая ещё три купюры. — И этот фонарик будет в хороших руках. Уж я-то знаю толк в…
— Ладно, — перебила Горилла, уставшая от его похвальбы. — Идёт. Но чек я вам не дам, иначе мне крышка.
— Отлично! — обрадовался мужчина.
— По рукам, — сказала Горилла.
С этого дня коробка для обуви, где Горилла хранила деньги, стала выглядеть немного иначе. Люди готовы были покупать хлам по немыслимым ценам, они верили, что я просто всё перепутала. Мы с Гориллой гребли деньги лопатой.
Время шло, и мне уже не хотелось никуда бежать. По вечерам становилось зябко, но в доме по-прежнему было тепло. Чёрная шерсть Гориллы застревала в моём одеяле с узором из пряничных сердечек. На тумбочке приютился разбитый фарфоровый гномик, а в ящике лежала зубная щётка, которую я никогда не доставала. Голова у меня покрылась колтунами, а джинсы становились всё грязнее и грязнее. В конце концов мне начало казаться, что так всё и должно быть. Откуда у людей время на то, чтобы мыться и вытряхивать простыни? Есть в жизни вещи и поважнее! Например, покататься на велосипеде. Или почитать книжку. Или заработать целое состояние на продаже старья. Или тёмными сентябрьскими вечерами сидеть на коленях у Гориллы и есть бутерброды с яичницей, слушая, как дождь барабанит по крыше, ветер бьётся о стены, а в камине потрескивает огонь.
