— Правильно, болото, — кивнул Пьер, — потому что в древние времена, когда Сена выходила из берегов, эти места заливало водой. В средние века местность осушили. С тех пор квартал Марэ застраивался роскошными особняками для знати — герцогов, принцев, членов королевской семьи. Когда у меня бывает неспокойно на душе, я приезжаю сюда пройтись, полюбоваться на это великолепие, подумать о вечном, — признался Пьер.
— У нас в Лужниках тоже было болото, а теперь Дворец спорта, — сказала Маша, а про себя подумала: «И барахолка, на которой мы с мамой купили мне шубу».
Уловив грусть в ее голосе, Пьер произнес:
— Праздник начнется очень скоро, я сам буду возить тебя сюда каждый день.
Маша благодарно прижалась к Пьеру, посмотрела на седину у него на висках, которой немножко прибавилось за время их расставания. Девушка была признательна ему за все — что прекратил тяжелый разговор, что сдержал внезапно прорвавшуюся обиду, простил ее за отъезд в Москву, который, по его мнению, привел к несчастью.
Маша заглянула Пьеру в глаза. В них она не увидела теперь ни упрека, ни обиды — только тепло, любовь и покой. Чувство нежности и еще желание близости с мужчиной заполнили ее целиком. Она обвила шею Пьера руками и прошептала:
— Поехали домой.
Прижав ее к себе так, чтобы она могла почувствовать его, Пьер серьезно сказал:
— Машенька, ты становишься настоящей женщиной.
— Потому что рядом со мной добрый и великодушный мужчина, — в тон ему ответила Маша.
Следующий месяц в Париже прошел спокойно. Маша читала, занималась музыкой, гуляла. Пьер много работал. Он часто заговаривал с ней о свадьбе, о том, что у них принято заранее рассылать приглашения, рассказывал о своих именитых друзьях. Но, чувствуя какое-то внутреннее сопротивление Маши, в котором она даже сама не могла разобраться, умолкал, ждал подходящего случая.
Иногда Маша начинала вдруг хандрить, скучала, ей хотелось заняться каким-нибудь делом, иметь близких друзей. Она теперь часто звонила в Москву подружкам, которые наперебой рассказывали ей столичные новости, просили что-нибудь купить, звали приехать домой. Но после ее поездки в Москву эта тема в разговоре с Пьером была запретной. Он, уступавший Маше во всем, во всех ее капризах, становился твердым, как кремень, и даже не хотел объяснять причины своего нежелания обсуждать этот вопрос. Обожая Машу, он все чаще стал задумываться, как ее развлечь и чем занять.
Однажды вечером, когда Маша вновь завела разговор о поездке в Москву, раздался телефонный звонок, и Пьер с кем-то долго беседовал. Сначала Маша услышала, как он от чего-то отказывался, говорил, что именно сейчас у него много работы и он неважно себя чувствует, что для него такая поездка тяжела, но потом неожиданно сказал: «Может быть» и обещал подумать.
