— Латте и… и… — я пробежал глазами написанное мелом меню на грифельной доске. Названий десять, которые я не пробовал. Обычно я прощу стандартный американо, а если хочу шикануть, то мока. Я даже и не вникал в то, что существует столько всяких рецептов.
Я чувствовал щекой, как на меня выжидающе смотрят Анника и официантка. Видимо, от стресса беднягу Джейми понесло:
— Мока капучино с обезжиренным молоком, еще добавьте, пожалуйста, ваниль, мяту, цедру лайма.
Официантка так на меня уставилась, будто я громко пернул.
— Что-что?
— Гм… с обезжиренным. Ну да, мока капучино с ванилью, лаймом и мятой. И плесните туда порцию эспрессо. После чего добавьте еще немного мяты.
Все записав, официантка еще раз брезгливо на меня взглянула и пошла к стойке бариста. Такого ему точно никто еще не заказывал. А я повернулся к Аннике, помешав ей созерцать мое ухо.
— Какой интересный рецепт, — сказала она.
Я откинулся на спинку стула, устало махнув рукой. Подозреваю, что выглядел я в этот момент не как фанат экзотики, а как жеманный, но вспыльчивый гомик.
— Люблю, знаете ли, рискнуть, попробовать что-то новенькое. Без риска скучно жить. Вы согласны?
— В общем-то, скорее да.
И повисло молчание. Тяжелое, как телеса растолстевшей фотомодели Ким Кардашьян.
Роди уже что-нибудь, идиот.
— Вы любите кофе?
Совсем сдурел?
Похоже, сдурел окончательно. Девушка только что попросила латте, девушка согласилась прийти в кофейное заведение. Как она может не любить кофе?
Анника была божественно великодушна, отвечала терпеливо и вежливо:
— Люблю. Пью его постоянно.
— Что вы говорите? А… растворимый или молотый?
Опомнись, тормоз. Достал уже своим кофе! Придумай что-нибудь еще…
— Гм… чаще все-таки растворимый.
— Великолепно! А с кофеином или без?
Заело, что ли?
— Обычно с кофеином. Но после восьми вечера стараюсь пить без него.
— Вот и я тоже!
Наконец-то! Ура! Хоть в чем-то совпали!
— Выходит, мы с вами молодцы, — сказал я. — Да-да.
Снова тягучее молчание. Мой затуманенный мозг категорически не желал сегодня работать, утрудиться хотя бы парочкой вариантов светской беседы. И мне ничего не оставалось, как таращиться на грудь Анники.
Не хотел ведь, отводил глаза. Но подсознание, израненное муками смущенности, алкало исцеления. Вот и нашло его, единственное доступное в этой безвыходной ситуации.
Через три бесконечные секунды я понял, что она знает, куда я смотрю, а еще через две секунды понял, что она знает, что я знаю о том, что она меня уличила.
