Петрольев нахмурился.
— Я был тогда?
— У окна, за дальним столом.
— Не помню, возможно, отсутствовал душевно, — Петрольев приподнялся на локте. — На чем сошлись?
— Я не к тому, Равиль. Ты тогда сказал…
— Я сказал? — удивился гуру.
— Ты.
Петрольев снова сел, расчесал пятерней волосы.
— Вот жизнь! Впрочем, это и к лучшему. Не помнишь — не стыдно. Отсутствие перманетной вины, если ты что-нибудь в этом понимаешь. Так что я там сказал?
— Ты сказал, что свободы воли ни у одного человека, ни у одного насекомого нет, что есть парадокс носителя, и вся жизнь, выраженная в причинно-следственных связях, просчитана на генном уровне и изначально загружена в клетки индивидуума, но одновременно взаимодействует на макроуровне, вроде Вселенной, с множеством таких же программ.
Гуру хмыкнул.
— Такое я мог. У меня глаза красные были?
— Н-нет.
— В сущности, конечно, система стройная. Только, знаешь, парень, на эту тему лучше надолго не западать. Дай-ка водички.
Петрольев показал Мишке на чайник, стоящий у стула на полу, и, получив его, присосался к носику. Карие, чуть навыкате глаза его закатились, пока он гулко глотал воду.
— Ты там еще сказал, что есть способ обмануть эту программу, — произнес Мишка, принимая чайник обратно.
Равиль растер попавшие на кофту капли.
— Тебе-то это зачем? Иногда, парень, надо просто отключать голову. Тогда жизнь не будет казаться…
— А если именно кажется? — подался вперед Мишка.
— У-у, какой страшный шепот! Ты, парень, давай девчонок такой историей пугай.
— Нет, я серьезно! — запальчиво сказал Мишка. — Равиль, тут как… Вот идешь ты, заходишь в магазин, покупаешь хлеб и кефир, а потом смотришь на себя со стороны и понимаешь, что именно это и должен был сделать! То есть, ничего другого ты сделать бы и не смог, потому что это уже обусловлено минутой, двумя, тремя часами или пятью годами раньше.
— Та-ак, не понял, давай помедленней.
Петрольев цапнул кусок колбасы с вилки.
— Ну, скажем… Если смотреть на себя ретроспективно, то есть, как бы отматывая время и свои действия назад…
Гуру поощрительно кивнул Мишке, жуя.
— …то становится очевидно, — уверенней заговорил Мишка, — что все, что ты делаешь, предсказуемо и обусловлено твоими прошлыми поступками, мыслями, желаниями. Это как бы рамки, которые заданы. Грубо говоря, за реакциями на что-либо или предпочтениями всегда прячется причина, которая жестко ими управляет.
— То есть, — Петрольев вздернул голову к потолку, — то, что сейчас я слушаю тебя, обусловлено тем, что из всего многообразия действий, как то: поспать, прогнать тебя ко всем дэвам, сходить в туалет, я не выбрал ничего другого? Мало того, получается, и не мог выбрать, поскольку уже слушаю. Это интересно. Но в некотором роде лукавство… — забормотал он. — Мы же видим всего одну ветку, остальное ветвление умозрительно, недоказуемо, что было бы, если… Я точно про что-то такое говорил на семинаре?
