Гуру Петрольев был бородат и волосат, волосы его спадали на плечи, делая его в чем-то похожим на ту самую Мону Лизу. Было ему двадцать восемь лет, и высшее образование он получал в третий раз, свято веря в преимущество процесса над результатом. Плоское лицо гуру отдавало восточной желтизной. Крупные губы под крючковатым носом застыли, сложившись в загадочную полу-улыбку.
Одет он был по-житейски просто — в тренировочные штаны и в спортивную кофту, застегнутую на молнию до груди. Под кофтой прятались сетчатая майка и продолговатый кулон на цепочке.
По факультету ходили слухи, что гуру, кося от армии, полгода провел в «дурке», и что увлечение всякими азиатскими учениями пригодилось ему там, чтобы на самом деле не сойти с ума. «Полет над гнездом кукушки» он истово ненавидел.
Имя у Петрольева было Равиль.
Среди семнадцати-восемнадцатилетних студентов-первокурсников в силу возраста и опыта он действительно выделялся, словно проповедник среди прихожан. К тому же иногда на него находило, и он начинал вдруг, повысив голос, вещать всем вокруг о карме, пране, дхарме и сансаре, убеждая запомнить и уверовать.
— Равиль, — осмелился потревожить гуру Мишка.
Петрольев сложил руки в паху и приоткрыл один глаз.
— Задолбали, — сказал он. — Вырожденцы и парии. Нет на вас Шивы-громовержца!
— Это мне? — испугался Мишка.
— И тебе тоже.
Петрольев вытянул из-под себя ноги и переменил позу с вертикальной на горизонтальную. У Мишки язык бы не повернулся назвать это простым словом «лег».
— С чем ты, парень? Денег нет.
Гуру бесцеремонно полез пальцем в нос, вытащил желтоватую козявку и, опустив руку, спрятал эту козявку где-то под койкой.
— Нет, мне бы совет, — сказал Мишка.
Петрольев поглядел с интересом.
— Молодо-зелено, — сказал он. — Женись, рожай детей, живи и не парься.
Мишка вздохнул.
— Я как раз по поводу предопределения.
— Все в мире предопределено, — изрек гуру и опрокинул голову на подушку, изучая плохо побеленный потолок. — Шаг вправо, шаг влево — ничего не светит.
— Равиль, я тут подумал…
— Ты сядь, — повел рукой Петрольев, приглашая Мишку расположиться на соседской кровати.
— Тут вещи.
— Сдвинь. Все равно ничего никогда нахрен не пригодится.
Мишка, кивнув, отвоевал место у лыжного ботинка и бадминтонных ракеток. Несколько секунд он мял пальцами ткань брюк на коленях.
— Давай, не жмись, — сказал ему гуру. — Я в благодушном настроении.
— Ну, я это… — Мишка закусил губу. — Равиль, помнишь, Эрнестина Львовна вела семинар по философии про судьбу? Про мойр, Полибия, святого Августина, древнеримскую и христианскую концепции Божьей воли?
