— Разойдись! — кидался на матросов старпом. — В тюрьму захотели.
Матросы расходились. Но в кубриках, на вахтах, в каютах шел тихий, откровенный разговор. И остановить его ни старпом, ни кто другой были не в состоянии.
В то утро вызвал к себе матроса Александра Юдина представитель военно-морской прокуратуры капитан третьего ранга Бугров.
— На вас падает подозрение, — сказал он. — Вы разбрасывали большевистские листовки?
— Никак нет, ваше благородие, — спокойно возразил Саня, — этого не может быть!
— Доказательства?
— В тот день я был еще в тюрьме.
Пока Юдина допрашивали, в кубрике перерыли все, но ничего не нашли. Старпом крутил кошачий ус:
— Чтоб этого больше не было, слышь, быдло?!
Юдин смотрел ему в глаза и говорил:
— Я же сидел, ваше благородие!
Когда отпустили, он сделал налево кругом и бодро выскочил из каюты.
5
— Товарищи! — Егорыч сказал это слово тихо, насторожившись. — Мы должны понять, что арест руководящего центра — не конец борьбы. Живы еще в сердцах народа огни пятого. Держать партийное знамя выше, хранить его зорко, очищать партию от соглашательских и ликвидаторских элементов — наша задача. Я думаю, товарищ Юдин не опозорит этого знамени. Я уверен в этом.
Пономарчук сиял, но обычная лукавинка в его глазах потухла.
— Что ж? Парень проверенный. Подготовка у него есть. Я предлагаю принять! — почти шепотом высказал он свое мнение.
— Кто за то, чтобы принять? — спросил Егорыч.
Восемь мозолистых рук поднялись вверх[15]. Александра Юдина единогласно приняли в партию.
Расходиться начали по одному, окунаясь в прохладу необыкновенно черной южной ночи.
Саня остался ночевать у Егорыча.
Вместе они вышли на крыльцо, разместились на ступеньках, закурили. Помолчали.
— Спасибо, Егорыч! — выдохнул, наконец, Саня.
— Будет благодарить-то.
— Быть неблагодарным нельзя. Пойми, тяжелая крестьянская жизнь, служба… Беспросветно… А вы будто холодной водой меня окатили! Спасибо вам за это.
Поздно заснули в ту ночь Юдин и Егорыч.
6
Прошел еще год. Многие большевики были арестованы. Оставшиеся на свободе действовали очень осторожно. Жизнь замерла. Люди боялись сказать лишнее слово, сделать неосмотрительный шаг.
Перед пасхой Пономарчук и Юдин отпросились ко всенощной.
Пономарчук сообщил:
— Егорыч организует маевку, нужно красное полотнище, нужны мы, чтобы посоветоваться. Идем!
— Пойдем. Но лучше поодиночке.
— Конечно.
…Безлюдно и темно ночью на улицах рыбачьего поселка. Ветер повизгивает в ветхих оконных переплетах, воют собаки. Кое-кто в церковь пошел, ко всенощной. Но лишь кое-кто. Рыбаки — народ не религиозный: почти в каждой хате горит свет, доносятся пьяные голоса, смех.
