— Останься. Давай еще по пиву. А то вон, народ только разогрелся.
Эдрис махнул в сторону столов, где уже вовсю орали песни.
— Нет. — Снорри не улыбался. Он мог улыбнуться медведю — но сейчас был мрачен. — Мы будем спать, а вон те могут голосить сколько угодно.
И с этими словами он повернулся к троице широкой спиной и вышел. Я выдавил из себя виноватую улыбку и тоже попятился к выходу: инстинкт не позволял мне показывать им спину.
В темноте соседнего помещения найти Снорри оказалось нетрудно — он был самым крупным из всего, что там находилось.
— Что это вообще было? — зашипел я.
— Неприятности. Наемники. Полночи следили за нами.
— Из-за медальона?
— Надеюсь.
Он был прав: другие варианты, которые я мог представить, были похуже ограбления.
— Зачем им выдавать себя? Не понимаю.
— Потому что они не собираются действовать прямо сейчас. Может, они хотели нас спровоцировать, а если не получится — организовать нам пару бессонных ночей, чтобы вымотать наши нервы.
Я устроился рядом, отбросив вытянутую руку какого-то вонючего экземпляра и еще чьи-то ноги. Утром я продам алмаз и положу конец нашей нищете, заставляющей выбирать между вонью и блохами — и холодом и дождем. Я положил плащ под голову и устроился поудобнее.
— Ну, если они хотели припугнуть нас, у них получилось. — Я не отрывал глаз от арки, ведущей в бар, и от снующих туда-сюда теней. — Не спится мне, чтоб его! Я…
Меня прервал знакомый храп.
— Снорри? Снорри?
Прежде совесть меня ни разу не беспокоила, и оттого не знал я, чего от нее ожидать, и когда каждое утро на рассвете минуту-другую чей-то голос начал нашептывать мне, убеждая стать лучше, я решил, что потрясение, вызванное последними событиями, наконец-то пробудило во мне это чувство. У него было имя — Баракель. И он мне не нравился.
С момента моего резкого пробуждения в то утро и испуга при мысли о том, что я спал, а рядом, совсем рядом были Эдрис и его убийцы, и до того, как мы покинули город уже в лучах солнца, я оглядывался через плечо.
— Ты их всяко не пропустишь, — сказал Снорри.
— Да?
Я был бы не прочь пропустить и всю Рону. Хотя, возможно, теперь, когда кошелек мой был туго набит и снова звенел, этот народец мог сделать вид, что встречает заезжего принца с распростертыми объятиями.
— Их будет слишком много, спрятаться не смогут.
Голос Снорри дрожал из-за скачки — кобыла пустилась в галоп.
— Ты-то откуда знаешь?
Я испытывал раздражение. Не люблю, когда в открытую напоминают о неприятностях. Снорри предпочитал вытаскивать проблему на свет божий и разбираться с ней. Я же запихивал ее под ковер, пока неровности не делали перемещение невозможным, а тогда уже сам убирался куда подальше.
