— Покажешь?
Он вытащил меч и протянул его мне рукоятью вперед.
Я огляделся.
— Нельзя же просто взять и начать махаться посреди улицы, еще кого-то без глаза оставим. И то если нас прежде не арестуют.
Снорри озадачился. Можно подумать, на ледяных склонах Севера это вполне обычное дело!
— Это же кузница. — Он махнул в сторону мастерской. — Кузнецы делают мечи. Люди, надо полагать, время от времени пробуют их в деле.
И снова ткнул в меня рукоятью.
— Сомневаюсь. — Я крепко держал поводья. Кивнул на прилавок — сплошь косы, крюки, гвозди и прочие необходимые в хозяйстве вещи. — В таком городе наверняка есть свой оружейник, но явно не здесь.
— Ха! — Снорри показал на меч, висящий в глубине. — Кузнец!
Кузнец вышел на рокочущий голос Снорри — низенький, уродливый, потный, разумеется с могучими ручищами, но при этом странно напоминавший ученого-книжника.
— Здрасте.
— Я бы опробовал вон тот меч.
— Чиню для Гарсона Хоста. Убираю зазубрины, точу. Не продается, короче.
— Не зли его.
Я кивнул, давая понять, что согласен с ним.
Кузнец прикусил губу. Я уже и забыл, что ронийца хлебом не корми — дай посадить жителя Красной Марки в лужу и что простолюдины обожают гонять тех, кто познатнее их. Лучше бы я придержал язык. Снорри, конечно, чужеземец, но он хотя бы не житель соседней страны, что считается непростительным грехом.
— Не думаю, что Гарсону понравится, если я уберу пять зазубрин, а не три.
Кузнец ушел и вернулся с мечом.
Смирившись с судьбой, я спешился и принял рукоять, которой Снорри опять тыкал в меня. Так уж получилось, что фехтую я неплохо, но только если жизнь моя не подвергается опасности. В тренировочном дворе с тупыми мечами и в ватной защитной куртке я справлялся очень даже. И даже более чем. Но все эти уроки пошли псу под хвост, когда однажды, ровно один раз, мне пришлось всерьез биться с бойцами из Скоррона на перевале Арал, — тогда чистый ужас мгновенно выбросил всю учебу из памяти. Здоровые сердитые мужики на полном серьезе хотели порубить меня в капусту. Пока не увидишь разверстую красную рану, из которой торчит непонятно что, не увидишь человека изломанного и выпотрошенного, который уже точно больше не поднимется, и не выблюешь пару последних трапез на камни… В общем, считай, до этого момента ты и не знал, что значит биться на мечах, и если ты человек разумный, то больше и не захочешь. Я не помню из битвы за перевал Арал ровно ничего, кроме отдельных застывших моментов: мелькающую сталь, алые дуги, искаженные ужасом лица, то, как от меня пятится человек, захлебывающийся собственной кровью… и, разумеется, крики. Я все еще слышу их. Все остальное словно стерто из памяти.
