— Да, болезнь случилась в Киеве, а все, что была до болезни — блокада, голод, истощение и подорванный организм, — она привезла в Киев из Ленинграда.
— Киев, — мечтательно произнесла Татьяна. — Люблю я ваш Киев, люблю шумный Крещатик, зеленый бульвар Шевченко, кручи над Днепром, золотой пляж, зеленые садочки на Подоле. Пять лет я уже не была в Киеве.
— Но вы хорошо знаете город, вы там жили? — спросил Семиреченко.
— Гостила. На Подоле сестра моего мужа живет, замужем она. Муж у нее бригадир сварщиков. Новый мост через Днепр строит.
— Мост Патона, — заметил Семиреченко.
— Да, так он, кажется, называется. Зовет меня Марина в гости, да никак не соберусь.
— А что долго собираться? Возьмите отпуск и приезжайте. Вы не узнаете Киев, там столько нового, столько красивого. А то давайте поедем вместе. У меня на днях кончается командировка, вот и поехали бы вместе.
— А зачем вместе, Николай Александрович?
Семиреченко смутился: — Ну, веселее ехать будет. В Киеве встретимся.
— Разыгрывается этюд «Военный в командировке»? — спросила Татьяна. — Увидимся, встретимся… Коньячку попьем с госпитальной медсестрой!..
— Почему так резко, Татьяна Михайловна? Я совсем не хотел вас обидеть. А этюды я разыгрывать не мастер, в самодеятельности не участвовал. Возраст не тот, да и в молодости я не был любителем легких встреч.
— Так что же тогда? — спросила Татьяна.
— Хотите честного ответа?
— Говорите.
— Вы мне очень нравитесь, Татьяна Михайловна, больше, чем нравитесь. И не легких мимолетных встреч я хочу, это не для меня, да и не для вас, уверен. А вот так, чтобы в доме вас встречать каждый день, когда буду приходить с работы, чтобы слово «один» ушло, а пришло и ко мне и к вам хорошее слово «вдвоем».
Татьяна ничего не ответила. Она только накрыла своей теплой ладонью руку Семиреченко, лежавшую на спинке скамьи.
— А отпуск мне, между прочим, — сказала она как-то очень задушевно и просто, — положен с двадцатого. Напишу Марине, пусть встречает…
Странные мысли бродили в голове у Татьяны Остапенко, когда, распрощавшись с Николаем Александровичем Семиреченко, она осталась одна в своей небольшой комнатке. Позади у нее была страшная жизнь. В ней было все, что может прийти на долю матерой преступницы, авантюристки, знавшей только одну жажду — жажду богатства и самые низменные страсти. Она не принадлежала себе. Она была раба и обязана была подчиняться беспрекословно тем, кому принадлежала. Ее взяли в рабство кровью, страхом и золотом, впрочем, не взяли, она сама по доброй воле, вернее, по злой воле ушла в рабство, из которого ее могла вырвать только смерть.
