Мокрая орешина в последний раз хватает его за рубашку. Тугая осинка, выпрямившись, стряхивает на него капли и что-то лопочет ему вслед. Чем-то она похожа на Таиску, эта осинка.
А он уже на опушке. Солнца нет, но оно близко, за пеленой облаков. Влажный воздух нагрет, вётлы стоят притихшие, укутанные парной дымкой. Вперёд, вперёд! Он уже не пловец, а всадник. Он пришпоривает невидимого коня. Теперь недалеко. Через луг, вскачь, вскачь! По высокой мокрой траве.
Всюду вода. Капли, тяжёлые как улитки, свернулись в листьях. В склонённых метёлках трав — вода, в мягких, как заячьи лапы, шариках клевера — вода.
Вдруг над головой всадника облака неслышно расходятся. В голубой небесно-чистой полынье показывается солнце. И сразу каждая травинка, весь луг загораются весёлыми огнями. А облака уплывают. И тогда над лугом из ничего, просто из света, сама собой вылепливается радуга, такая ясная и многоцветная, что Илюша, поражённый, останавливается.
Ой, кака-ая! Одной ногой радуга стоит в низком Комсомольском лесу, другой — упирается прямо в траву перед рощей. Стоит себе — прочная, не качнётся. А ведь такая прозрачная: каждая берёза сквозь неё видна. И стволы у берёз, каких не бывает, — красные, оранжевые, сиреневые, жёлтые, разные…
А можно радугу пощупать рукой?
Илюша мчится вперёд, и радуга истаивает, будто её и не было. Значит, нельзя радугу трогать руками, радуги этого не любят. А с чистого неба на луг разом обрушивается жара. Илюша говорит «ух!» и стягивает с ног резиновые сапоги. Суёт их один в другой и несёт под мышкой.
Он входит в рощу, тянет берёзки за тонкие ветки, как за косы. Полный солнца, золотистый дождь летит с веток. Листья и белые стволы сияют так, что глазам радостно, — будто праздник, будто перед Илюшей не зелёные деревья, а красные флаги!
И от радости Илюша кричит во всё горло: «Ого-го-ооо!» — как дед Илья. И в роще кто-то отвечает тоже как дед Илья: «Ого-го-ооо!»
Вперёд, вперёд, навстречу эху. На послушном коне он галопом вылетает на поляну. Там стоят пять копён, и среди них, под самым солнцем, — Илюшина большая копна. От неё поднимается белый пар.
«Вот и хорошо, значит, сохнет сено!» — думает Илюша. А его конь сердито фыркает. Конечно, не конь. Выдуманные кони не фыркают. Это чихнул сам Илюша. Потому что горько-сладкий пар щекочет ему нос. Гляди-ка, пар ползёт из Илюшиной кладовой тоже!
Илюша засовывает руку в копну и тут же отдёргивает: там горячо! Железки нагреты. Густой пар лезет из кладовки, он пробивается из копны с боков и снизу тяжёлыми, белыми, как молоко, струйками.
