Когда гремели пушки | страница 89
На месте, где раньше была деревня, одна-одинешенька стояла среди чистого поля широкоплечая печь. На ее когда-то горячей кирпичной спине лежал, теперь свесившись, как сивобородый дед, горбатый сугроб.
Возле печки я нашел утюг и чугунок. Вез я в свою часть картошку, а раз остановился, заодно решил и поужинать. Здесь, на «выжженной земле», на многие километры не было ни одной живой души.
Растопив печь, я налил в чугунок горячей воды из радиатора и вымыл картошку. Печка обрадовалась огню: пламя красным языком облизывало головешки и широкобокий чугунок. Вскоре накалился утюг, вулканизация шла успешно. За работой я и не заметил, как на землю навалилась холодная ночь и в небо выкатилось золотое колесо луны. Я закурил, снова осмотрелся и вдруг понял, что среди белой пустыни, среди этого мертвого мира я одинок! Стало не по себе. В таких случаях машина в какой-то мере заменяла мне товарища. Живая все же: ходит, бегать может, и «голос» есть. С пнем ее не сравнишь!
Какие-то секунды я не мог правильно ощутить действительность. Все казалось сном: и эта печка, с хрустом доедавшая поленья, и под лучами луны искрящийся на спине печи сугроб, который и не думал слезать оттуда… И вдруг сильно и вкусно запахло сварившейся картошкой…
Впоследствии об этой печке я написал одно из первых своих стихотворений:
Но эти строки были написаны позднее, а тогда не до стихов было.
Я слил воду из чугуна и пошел в кабину есть картошку. Там не было ветра, там не было хлеба, но была соль.
Когда я шел по лунному снегу, со мной рядом шагала и моя огромная голубоватая тень, и казалось, что снег скрипит не под моими, а под ее ногами. Я еще вслух тогда пошутил: «Ты тоже проголодалась: вместе, чай, работали. Пойдем ужинать!»
Но вдруг по всему моему телу пробежали мурашки — в кабине моей машины кто-то сидел! Есть такие слова в популярной песне: «Нам смерть не страшна…» На войне я убедился, что смерть не страшна только мертвым.
Распахнув дверцу кабины, я увидел на сиденье курящего человека.
— Прости, браток, что без спросу устроился! — сказал он. — Не хотел тебя от работы отрывать. Ты ведь в сторону Ржева? — И, не ожидая ответа, попросил: — Подвези, я от части отстал, из окружения.