Опять на колеса, опять доски. Быстрее! Надо уложиться в три минуты. Через три минуты по запасной позиции будут бить минометы немцев. Быстрее!..
И вот мы лежим в снегу. Он тает на разгоряченных лицах, на руках. А на запасной позиции пляшут разрывы мин. Немцы точны. А нас это смешит. Осколки все-таки визжат над головами, хорошо, что немцы не ошибаются.
Они бьют и по «Лощине смерти», бьют с остервенением, должно быть, наши разведчики приволокли «языка». Бьют так, что над лощиной висит сплошная завеса из взлетающих и падающих комьев земли, снега, каких-то щепок. Понятно, почему этот овраг назвали «Лощиной смерти».
Начинают работать в ответ наши батареи. Снаряды с шелестом проносятся над нами. Мы слышим, как они рвутся в районах огневых позиций немецкой артиллерии.
Минут через десять все стихает.
На переднем крае наступает та удивительная тишина, которая длится недолго, но успевает породить нелепую мысль: уж не сбежали ли немцы? Нет, сами они не сбегут. Еще живет в них нахальство сорок первого года.
— Эй, рус, — откуда-то орут они по-русски в мегафон. — Плати за освещение!
Игорь высовывается над бруствером.
— Вылезай, — кричит он, — заплатим!
И получает от меня замечание. В землянке гудит зуммер телефона: пехота благодарит артиллерию. Добро!..
* * *
Мы сидим и пишем: Ваня Филиппов — сводку о наличии боеприпасов, я — боевое донесение в штаб полка.
«Противник на участке дивизиона активных действий не предпринимал… Наша артиллерия… Потери…»
Уже вечер. Темно. Из печки временами вылетает зола, колеблется огонь в нашей лампе — сплющенной вверху снарядной гильзе. Крутит метель.
Входит Томилин, залепленный снегом. Докладывает и вываливает из сумки пачку писем. Кому же?..
— Иван, пляши!
Ваня проходит между столами и нарами, притопывая ногой.
Есть и мне. А вот треугольник — Игорю. Я откладываю треугольник и распечатываю свое письмо.
Письма того времени были невеселые. А получать их все же было радостно. Писалось в них очень много о нас, солдатах: заботливо, с тревогой, и очень мало о себе, как-то вскользь: ничего, мол, проживем.
Настойчиво дребезжит зуммер. Я не сразу отрываюсь от письма.
— Товарищ младший лейтенант… — Голос хрипит и то пропадает, то вновь слышится. Я нетерпеливо дую в трубку. Нет, связь не оборвана. — На «Оке» потеря!.. Убит сержант Климов…
Я опускаю трубку:
— Слышишь, Иван? Климов убит…
Иван молчит.
Мы это давно понимали: война есть война. Но вот Иван, он отворачивается к нарам и вдруг трахает кулаком по столу.
