— Я тебя спрашиваю, а ты не откликаешься…
— Засмотрелся. — Минька шмыгнул носом и проворно достал из-за пазухи загодя приготовленные из старых газет кулечки.
— Никак земляника? — спросил солдат и втянул в себя воздух. — Духовита. Продаешь?
Минька кивнул.
— Почем?
— Нипочем, — сказал Минька тихо. — Меняю я. На хлеб, на сахар…
— Голодно? — спросила забинтованная голова.
— Голодуем.
— А хлеб-то как?.. Хлеб-то на полях? Чай, сеяли?
— Сеяли, — сказал Минька. — На коровах пахали, а кто и так… На себе…
— Значит, меняешь? — перебил солдат с перебинтованной рукой.
— Меняю.
Солдат вздохнул с сожалением:
— Нет у меня ничего на менку. Не запас, видишь. Не гадал, что с тобой встречусь, а у тебя — земляника!.. Эх, земляничка, ягодка, красная да сладкая… — неожиданно пропел он хрипловато и спросил: — Может, на деньги продашь?
Минька помотал головой.
— Жаль, — сказал солдат и отошел.
У соседних вагонов появились раненые — у кого рука перебинтована, кто с костылем. А из вагона, что напротив, вышла только девушка в белом халате. Стояла возле подножек, щурясь на солнце.
Минька понял: эшелон санитарный, и надо перейти к другим вагонам, где ходячие раненые, а иначе ничего не наторгуешь. Но все стоял и смотрел на забинтованную голову, свесившуюся с верхней полки. И вдруг подумал, что вот так же, может, где-нибудь везут и его отца, сержанта-сапера. Война, она везде война. Любого ранить могут. А то и убить. Вон сколько похоронок в деревню пришло. Чуть не каждый день бабы ревмя ревут. И может, на какой безвестной станции стоит батин эшелон, а батя с перебинтованной головой в окно глядит. А там — мальчишка с земляникой. И охота бате землянички поесть. Она ж как лекарство, ягода! А не дает мальчишка. Только на менку. А чего сержант-сапер поменять может, если он раненый, беспомощный лежит? Какие такие у него запасы?
Где-то протяжно закричали:
— По ваго-онам!..
У Миньки защемило сердце. Он беспомощно огляделся вокруг, словно потерял что. Раненые спешили, подсаживали друг друга, взбирались на подножки.
Минька шагнул к окну:
— Дяденька! Земляники хочете?
— Поел бы, да вишь, сменять мне нечего, — сказала перебинтованная голова.
Минька бросился к девушке в белом халате:
— Сестричка, отдайте землянику вон тому дяденьке с забинтованной головой. Всем отдайте. Пускай все кушают.
Он совал ей в руки тяжелый туес. Девушка взяла туес, поднялась с ним в вагон, обернулась, сверкнула зубами:
— Спасибо, мальчик!
А Минька отошел в сторонку.
