— Жалиться побежите?
— Не знаю. Но меры приму. Понятно? Я не из уступчивых. Можете быть свободны.
— Так я ж про что…
— Ступайте! Не хочу с вами сегодня больше разговаривать. Хватит с меня.
Дед, кажется, ушел разобиженным. Ничего, старый упрямец. Переживешь.
Из колена траншеи вынырнул мой коллега — командир первого пулеметного взвода Федор Рублев, большой, румяный, улыбчивый.
— Слушай, что это ты шипишь, как разъяренная кобра? — шутливо спросил он.
— Так, отношения выясняли с сержантом Бахваловым. Ты как у нас оказался?
— На партучебу иду. Тут ближе. Слушай, махнем не глядя? Я тебе за твоего деда двоих отдам! А?
— Иди ты к лешему, цыган этакий.
Федор захохотал. Неожиданно чмокнул меня холодными губами в щеку и убежал. Вот озорник.
Днем в боевое охранение не ходят: приказом комбата запрещено. Из-за опасения демаскировки и снайперского огня. Да и ночью-то в «Прометей» желающих прогуляться немного. Только лишь по самой крайней необходимости. Фашисты лупят из минометов почти без передышки. И никакой рощи в прямом смысле этого слова тут нет: торчат из снега елки-палки с изувеченной корой. Вот и все.
С каждым минометным залпом мы с Евгением Петровичем Роговым зарываемся носом в снег, и лишь только пролетают осколки, поднимаемся, как по команде.
…В полумраке я не вижу лиц пулеметчиков сержанта Непочатова, но знаю, что все они здесь. Сидят на корточках, привалившись спиной к глинистой стенке землянки. Официальное знакомство окончено. И ребята, видимо, ждут, что еще скажу. А я ничего такого значительного сказать не могу.
— Скучно вам здесь?
— Да нет, не очень. Привыкли. — У Непочатова приятный и уверенный голос. — Вот разве Пырков наш скучает. Украсть ему тут, бедняге, нечего.
— Ну, чего-чего-чего? — добродушно ворчит Пырков. — Я ж молчу…
Теперь я вижу его толстые улыбающиеся губы и верхний ряд белых крепких зубов, с золотыми коронками на резцах. Пырков — бывший знаменитый тюменский вор-домушник, и товарищи иногда подтрунивают над его прошлыми приключениями. Но пулеметчик он хороший и парень неплохой.
Я подлезла под плащ-палатку, укрывающую пулемет, и долго стреляла в темноту. При вспышке ракет было видно, как мои пули взрывают снежную опушку на бруствере вражеской траншеи.
На прощанье Непочатов сказал:
— Вы о нас не беспокойтесь. Мы тут — как дома. В случае чего, отсюда ни шагу.
В наши внутренние дела начальство вмешалось помимо моей воли. Как-то днем мои солдаты, выспавшись после ночной вахты и подготовив пулеметы к новой ночи, буквально изнывали от безделья. Противник в этот день нас совсем не беспокоил. И даже дежурные собаки-минометы не тявкали. Фрицы справляли свое рождество. Пускали затейливые фейерверки, дудели в десятки губных гармошек, простуженными голосами орали «Лили Марлен».
