19 августа у пулемета «максим» на поле боя осталась я одна. Все мои боевые товарищи погибли или были ранены. Немцы контратаковали почти непрерывно. На помощь ко мне подоспел комсорг нашего полка Дима Яковлев. Под вечер фашисты предприняли «психическую» атаку. Шли на наши позиции во весь рост, без головных уборов, с засученными рукавами. Автоматы у животов, в зубах кинжалы. Одним словом, головорезы-смертники. А тут еще на флангах фашисты до наглости близко подкатили радиоустановки с мощными усилителями. Они орали в темпе марша на одной омерзительной октаве: «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!» В общем, картина не для слабонервных. Мороз по коже. Хорошо, что мы с Димой уже всякое повидали.
Наш «максимка» был самым левофланговым. Позиция удобная. Хорошо замаскированная. Мы подпустили «психов» совсем близко, почти как Анка-пулеметчица из кино «Чапаев».
Я уже отчетливо видела их звериные рожи, волосатые руки, небритые подбородки. Казалось, вот-вот бандиты захлестнут наши редкие цепи. Не выдержала, закричала: «Дима, огонь!» И комсорг застрочил с рассеиванием на всю ширину их рядов. Фланкирующий огонь самый губительный, да еще с близкого расстояния. Фашисты заметались. А тут и еще два наших (соседних) пулемета яростно заклекотали. «Психи» не выдержали. Залегли, огрызаясь автоматным огнем, хоть и неприцельным, но зато невероятной плотности. Совсем рядом с нашей позицией разорвалась мина. Дима был ранен осколком в голову. Рана на Диминой макушке была небольшой, но глубокой. Кровь заливала Димины голубые глазищи. Он отфыркивался, как раненый морж в воде, и все торопил меня: «Скорее, чертов Чижик! Не копайся!» — и все рвался к пулемету. Так и не дал перевязать как следует. Опять залег за «максимку». Но тут хищная пуля, ворвавшись в прорезь бронированного щита, клюнула Диму в левый карман гимнастерки, да так, что на секунду материя задымилась. Дима охнул, выплюнул кровавую пену и сполз на дно окопа, судорожно цепляясь руками за обгоревшую траву.
«Психи» снова поднялись во весь рост. Теперь стреляла я. Стреляла до тех пор, пока не закипела вода в кожухе. Из пароотводной трубки хлестал пар. Обжигая пальцы, я с трудом отвернула пробку трубки и спустила из кожуха кипяток. Вставила в приемник новую ленту, перезарядила, но стрелять было нельзя: раскаленный пулемет изрыгает не пули, а бесполезные сгустки свинца. Воды! Во что бы то ни стало воды! Охладить кожух.
Пользуясь минутным затишьем («психи» выдохлись) я оглядывалась по сторонам, ища помощи. И тут прибежал ординарец комиссара Юртаева комсомолец Петя Ластовой. Из ближайшей канавы он принес в двух касках мутную жижу. Ее мы вылили на кожух сверху.
