— Портвейн тут был замечательный! — отвечал консул и посветил фонарем. — На! Погляди-ка! В самой глубине лежат еще десятка два бутылок, содержимого которых мы никогда не пробовали; я, пожалуй, догадываюсь, что это такое!
— Вероятно, бабушкина ягодная настойка! — сказал Рикард.
— Ну уж едва ли! Неужели ты думаешь, что отец мог держать старую настойку в самых недрах погреба?
— Возможно, что он ценил все старое, как это делают и некоторые другие из тех, кого я знаю! — сказал советник.
— Ах, ты теперь всегда чертовски остришь! — проворчал консул. — Вот бы нам достать эти бутылки!
— Тебе придется полезть за ними, Кристиан Фредрик! Я немножко толстоват!
— Ну да! Я и собираюсь это сделать! — отвечал брат, снимая с себя часы с тяжелыми брелоками, и осторожно пополз между рядами бутылок.
— Одну я уже достал! — воскликнул он.
— Возьми сразу две, раз уж ты там!
— Охотно! Только тогда тебе придется тащить меня за ноги!
— Avec plaisir![7] — отвечал советник. — Но не глотнешь ли ты немного бургундского, пока ползаешь среди бутылок?
Это, вероятно, было очень смешное замечание, потому что консул захохотал и сквозь смех воскликнул:
— Ох! Я задыхаюсь! Задира! Ну, тащи же меня, сатана!
Кличка «Задира» осталась за Рикардом с детских лет. Что же касается до шутливого упоминания о бургундском, то дело обстояло так: однажды, когда младший консул полез сквозь ряды бутылок, чтобы найти какую-нибудь редкость, он нечаянно стукнулся головой о бутылку, лежавшую выше, и стукнулся с такой силой, что горлышко отлетело, а вся бутылка бургундского вылилась ему за воротник. С тех пор каждый раз, когда один из них намекал на этот случай, они смеялись, и советник порой бывал настолько неосторожен, что делал такие намеки даже в присутствии посторонних.
Он мог, например, сказать, сидя за столом, когда заходила речь о красном вине:
— О! Мой брат консул изобрел совершенно особый способ употребления бургундского!
И за такой фразой неизменно следовали припадки сильного кашля у обоих братьев, и они обменивались между собой таинственными знаками.
Молодежь их дома много раз пыталась проникнуть в тайну этого «бургундского», но тщетно; одна только йомфру Кордсен, которая в тот достопамятный день помогала консулу переменить рубашку, была посвящена в это дело; но йомфру Кордсен умела молчать о тайнах и посерьезней этой.
Наконец консул вылез, смеющийся и сияющий, с пыльным животом и паутиной в волосах. После того как они еще вдоволь посмеялись над шуткой (хорошо, что своды погреба были такие толстые!), советник открыл одну бутылку по всем правилам искусства: это ведь была его специальность!
