Но жизнь берет свое, желание чекистов как можно больней прибить заключенных к земле наталкивается на скрытое, а то и прямое сопротивление хозяйственников. Обходят они правила режима, отбирают настоящих работников на посты, далекие от «общих работ», ценят творческий подход к делу.
Теплицы — тому пример.
--
Страницы 78, 79 отсутствуют — типографский брак
--
Дописал и с извинительной улыбкой спросил:
— Устали?
— Знаешь, мне вообще не спится. Гложет и гложет одна мысль: как уехать? Как оказаться в родных местах? Семья… Дети взрослеют без отца. Тебе это трудно понять. Уже пять лет… Что там, как жена, как старая мать?.. Вот и ворочаешься с боку на бок. Из писем трудно что-нибудь понять, пишут и знают, что чужой дядя их вперед почитает. Душу ему выкладывать — уже учены. И сдержанны. Тревожно, очень тревожно, Сережа! Они под Москвой, а немцы где-то рядом. Возможно, уже эвакуировали.
— Не отпустит вас Нагорнов.
— Теперь, когда ты завоевал его доверие…
— Это неполноценная замена, вы знаете. И он знает.
— А у меня уже мысль вперед забегает. Прежде всего перевестись поближе к Магадану, заручиться поддержкой Дукчинского управления. Чем ближе к порту, тем больше шансов для выезда. Ты останешься здесь. Слава Богу, уже не новичок. Действуй в том же духе. Ну, а Нагорнов… Ведь человек он все же. Кораблин может подсказать и ему. Хочу просить тебя: не отказывайся, возьми мою ношу.
Хорошев вдруг резко поднялся и вышел. На глазах у него были слезы.
Ближе к весне Александр Федорович рискнул на откровенный разговор с Нагорновым. Грубая, темная душа этого властного человека дрогнула, слова агронома разбудили в ней какие-то добрые чувства. Быть может, оказал влияние и доверительный разговор с Кораблиным, позиция пожилого заместителя. Выслушав, уставился невидящим взглядом в стену напротив и забарабанил пальцами по стеклу. Наконец, сказал:
— Вот что, Хорошев. Мы долго работали вместе. Ты заслужил мое уважение. Скажу так: не торопи меня. И сам не торопись. Я могу отпустить, но это еще не все. Перед тобой рогатки и рогатки, перескочить через них нелегко. Есть один выход: в отпуск. По здоровью. И с возвратом. А там уж как сумеешь.
— С радостью, Федор Вячеславович! В отпуск, так в отпуск. Увижу семью, успокою душу и можно опять.
— Ну, на «опять» я не рассчитываю. Все! Иди. Удастся — не поминай лихом подполковника Нагорнова.
Об этом разговоре Хорошев не сказал даже Сергею. Но слухом земля полнится. Романов, во всяком случае, узнал. От комментариев воздержался. И на том спасибо. А вот как узнал Берлавский…
