— Фрогги? Конечно. Мы и с Инглишем раза два встречались. Он учится в колледже, да?
— Нет. Уже кончил.
— А ты в него не влюблена? Нет? Он ведь малый так себе. Жульничает, когда играет в карты. Увлекается наркотиками.
— Неправда! — воскликнула она. — Ничего подобного. Вот пьет он, пожалуй, больше, чем следует.
— Неужели ты не понимаешь, что я шучу, дорогая? Я ничего про него не знаю. Встреть я его, я не уверен, узнал бы я его. Наверное, все же узнал… Надеюсь, ты не влюблена в него?
— Я влюблена в тебя. Я в самом деле люблю тебя. И поэтому-то мне так неприятно. Хорошо, если бы ты смог быть с нами завтра, в мой последний вечер перед отъездом. Но мне кажется, что этого делать не стоит.
— Конечно, не стоит. Мистеру Инглишу может не понравиться.
— Не в этом дело. Я думаю не только о нем. Джин и Фрогги едут из Гиббсвилла в Нью-Йорк, специально чтобы проводить меня, и мы собирались как следует кутнуть завтра вечером. Сейчас меня это ничуть не радует, но отменить их приезд уже поздно.
— Да, черт побери, ты права. Ты исчезаешь как призрак, которого, может, и вовсе не было.
— Будешь мне писать?
— Ежедневно. Вандомская площадь, четырнадцать.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Потому что из двух туристических фирм ты должна была выбрать «Морган-Харджес», а не «Америкэн экспресс». Я буду писать каждый день, а по субботам телеграфировать. А что я получу взамен? Почтовую открытку, которую мне было бы стыдно показать собственной матери, шарф от «Либерти» и, быть может, данхиловскую зажигалку.
Они остановились и купили в аптеке расческу, чтобы она могла войти в «Коммодор», где остановилась вместе с Либ Мак-Крири и Из Стэннард, ее соученицами по Брин-Мору, которые отправлялись в путешествие вместе с ней. Как только автомобиль подъехал к тротуару, ветерок исчез, появилась жара, все кругом опять стало раздражать, и ей хотелось вернуться к себе в номер и лечь в ванну. Прощание их было несколько поспешным, и она не испытала никакого удовольствия, ибо чувствовала, что выглядит как страх божий.
Именно об этом он и упомянул в одном из своих первых писем. Он вынужден был оставаться в Нью-Йорке, сидеть в жаре, в то время как она наслаждалась прохладой на борту парохода и чувствовала себя человеком. Ее письма были пылкими, радостными, ласковыми, полными новой и внезапной любви. Вместе с ней плыли Николас Мэррей Батлер, Энн Морган, Эдди Кантор, Дженевьев Тобин и Джозеф И.Уайденер. Слова «интересно, люблю ли я его» были как припев — так часто она их произносила, — и она то и дело напевала про себя: «Интересно — интересно».
