Я плотнее закутываюсь в пальто, чувствуя пронизывающий, отрезвляющий холод заснеженной Москвы.
– Какая разница, – бросает Гамов презрительно и начинает сходить по насыпи. И тогда я в один прыжок оказываюсь перед ним.
– Тебе сказать, какая? Ну, помимо того, что под угрозой теперь все жители Москвы? Помимо того, что твой Степа прислал ручную собачонку, которой ты завтра подашь рапорт о закрытии? Разница в том, что мы живем в одиночку и умираем в одиночку. Разница в том, что ты решил сэкономить. Пойти легкой дорожкой – и почему? Потому что она беременна? Потому что у тебя появилась надежда? Или отмазка, а, Макс?
Он стоит на месте, ошарашенный, а я все никак не могу остановиться, хотя давно пора. Какой там самоконтроль.
– Можно ходить с важным видом и беречь себя для ребенка, так? Можно наплевать на безопасность людей, только потому, что взбесившийся мир тебя подстрелил? Не разобраться, не понять причины и…
Я не успеваю договорить, Гамов взрывается.
– Тебе не понять. – И это первый аргумент, который я от него жду. – У тебя никого нет. Ты несешь ответственность только за собственную шкуру, тебе наплевать на последствия. Ты не ценишь вещи, потому что богата. Ты не ценишь людей – потому что вокруг тебя миры, схлопывающиеся и вырастающие за одно мгновение. Думаешь, я не знаю? – Он зло щурит глаза, а у меня будто почву из-под ног вышибли.
Москва перемигивается слева направо, старыми зданиями и новыми вывесками. Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Где-то здесь есть метро, я между Сокольниками и Преображенской площадью, нужно просто сделать выбор.
– Не скажешь ничего в ответ? Раньше последнее слово всегда оставалось за тобой! – издевательски орет в спину Гамов.
Я смотрю наверх. Прорыва нет – и звезд тоже не видно. Что же, дойти до метро, дальше…
– Сказать нечего, кроме «Она беременна»?! Если б ты не была таким ребенком, решил бы, что влюбилась в меня, а теперь страдаешь!
Этого я выдержать, разумеется, не могу. Медно-рыжий Мишка надежно скрылся в машине. Какие манеры, какой молодец.
– Если б ты не был таким придурком, – я разворачиваюсь и цежу по слогам, по буквам, по половинкам звука, – решила бы, что ребенок поменял тебя. Ты посмотри на себя – все тот же Гамов плюс электрификация всей страны. Гамов и беременная жена. Еще один смысловой пласт, а на деле – ноль. И, прикрываясь этим, ты бросаешь меня. Не даешь ни единого шанса. Но ты подумай, Макс, признайся себе в том, что на деле, – я уже ору, – ты всегда один, посреди этого великолепия, и нет того, с кем бы ты мог, а главное – хотел поделиться. Так зачем обманывать себя и давать гандикап судьбе? Зачем строить из себя нормального человека? С посудой, ссорами, семейной жизнью?!
