Перво-наперво он скрутил голову бутылке водки и наполнил стакан, соображая, как бы это подкатиться к Сидорову и принести свои извинения. Не успел он выпить, как дверь в комнату открылась, и вошел сам Сидоров. Молча поставил на стол еще один стакан. Боб налил. Выпили. Закусили чем-то.
Пережевывая закусь, Боб подумал, что вот он, самый подходящий момент, и, проглотив, начал: «Товарищ подполковник, вы уж извините за вчерашнее. Как-то неудобно получилось». На что Сидоров, которому стало намного лучше, раскрасневшись, ответил: «Ну, что ты. По-моему все прошло просто замечательно. Истинно в русском духе — выпили, подрались. Мне кажется, шашлыки нужно повторить. Наливай!».
Офицерский коллектив в Лагодехи был довольно дружным. Достаточно сказать, что ветераны 12-й бригады ежегодно собираются в Москве в день части повспоминать, поностальгировать. Это сейчас, по прошествии многих лет. Что же говорить про пору нашей офицерской молодости? Собирались во дворе спонтанно. Поводом могло быть что угодно, включая просто хорошее настроение. Мы, холостяки, вытаскивали во двор стол и выставляли в открытое окно магнитофон. Наши женатые друзья напрягали свои половины, и те быстренько что-то «строгали» на закусь. Мы же бегали за вином, прекрасным, самым натуральным Кахетинским. Дальше все шло по всем знакомому сценарию: выпили, закусили, потанцевали, попели. Расходились всегда дружно, ссор на своем веку я не помню. Все были свои. Но вспоминается один из ряда вон выходящий случай.
В тот воскресный день я ходил в местный кинотеатр с поэтическим названием «Гызыпхули», что в переводе означает — весна. Когда вернулся, мне поведали о событиях, имевших место, пока холостяцкая общага пустовала. Мои соседи тоже болтались, кто где.
В то лето Витька Боев, бывший заместитель командира кабульской роты, кавалер ордена «Красное знамя», на которого все молодые офицеры, и ваш покорный слуга в том числе, смотрели, как на Бога, лег в госпиталь. Его квартира, где осталась его супруга с дочерью, находилась в пятиэтажке. Их подъезд был в десяти метрах от крыльца нашей общаги. Видимо, вычислив, что муж в госпитале, какой-то абориген попытался познакомиться с Боевской женой. Для этого он бесцеремонно позвонил в дверь и попытался войти. Но Любка оправдывала фамилию супруга и была действительно девка боевая. Она вытолкала джигита на улицу и обратилась за помощью к проходившему мимо прапорщику Широкову. Тот как-то уговорил сексуально озабоченного горца покинуть городок офицеров. Любка потом рассказывала, что побежала сразу к нам, как наиболее боеготовой части мужского населения городка, но у нас никого не было.
