После менты рассказали, что ловить их стали случайно, когда они возвращались в Москву. На черной «Волге» с министерскими номерами их не тормозили. Кроме того, у них стояла какая-то система, не позволявшая радару засечь скорость.
Из-за своей уверенности или даже наглости они шли мимо поста ГАИ, не сбавляя скорости. Гаишник, замеривший скорость, удивился, что его прибор не показывает ее. Тогда он на всякий случай решил тормознуть сомнительную машину.
Бандиты остановились, и водитель спокойно прошел на пост. Это отвлекло милиционеров от машины, а бандиты тем временем, посадив кого-то из своих за руль, рванули с места.
Тут все и началось.
На следующем посту им устроили встречу, поставив два милицейских «Жигуленка» на дороге. Но на подъезде к этому блоку они прямо из машины, не сбрасывая скорости, открыли огонь. Менты попадали на землю, а водила, судя по всему, — очень опытный каскадер, поставил «Волгу» на два колеса и проскочил между ментовскими «тачками».
Но какими бы лихими не были эти парни, с отлаженной системой Советского государства бороться им было не под силу.
В конце концов их загнали в Солотчинские леса, где мы их и встретили.
Андрюшка Будаков поступил в девятую роту с гражданки. Рассказами о спецназе сманил его Мишка Будилов, сам поступавший в роту четыре раза и изгнанный в середине первого курса. Нет, не за дисциплину, и не за неуспеваемость. Это был тот редкий случай, когда сержанта выгнали за… излишнее служебное рвение. Что называется — достал. Ну, да не о нем речь.
На кой хрен сдался Андрюхе спецназ, история умалчивает. Романтика — вот, наверное, что лежало в основе его стремления стать диверсантом. Его бы светлую голову, да в мирных целях. Там, среди популяции «яйцеголовых», он бы со своими «национальными особенностями» не очень и выделялся.
А особенности были. Еще в «абитуре», заметив за ним некую хитрозадость, я спросил, не пытаясь угадать: «Андрюха, а у тебя в роду маланцев не было?». Андрюха вздохнул и без какого-либо смущения сказал, что я прав. Но проницательность моя сработала лишь частично. Еврейские корни Андрюха имел только наполовину. Вторая половина у него была украинская. А ведь не зря говорят: «Когда хохол родился — еврей заплакал». Видимо, в этом и заключалась суть его натуры.
Воинский коллектив, особенно курсантский, — большая семья. Не все и не всегда в ней бывает мирно да полюбовно, но то, что все поровну, это однозначно. Поэтому было особенно странно, когда Андюха, сходив в «булдырь», приносил на самоподготовку сто граммов конфет «домино» и, никому не предлагая, поедал их в одиночку. При этом, когда его угощали остальные, он не отказывался. То, как он поедал эти конфеты, — отдельная история. У Андрюхи был перочинный нож, отточенный до остроты бритвы. Им-то он и нарезал буквально на микроны конфеты. А потом, не отвлекаясь от чтения, отправлял эти фракции в рот. Процесс поедания одной конфеты занимал не менее получаса. Такое смакование нам было непонятно, что само по себе вызывало раздражение. Имели место и другие заморочки на эту же жлобскую тему. Наконец, Андрюхе устроили бойкот. Было разбирательство на уровне взводного, и ему высказали все, что считали неприемлемым в его поведении. Андрюха все «понял». После этого он покупал два кулька конфет. Одним он угощал сокурсников, а другой по-прежнему нарезал на фракции. Поняли это и мы, но особо его не трогали. Закрывали глаза на то, как он, сидя в сушилке на штабеле валенок, от которых несло застарелым запахом несвежих портянок, читал какую-нибудь книжку, отсасывая из банки сгущенки, в которой было сделано два прокола. С появлением свидетелей банка стремительно пряталась все в те же валенки, а Андрюха принимал совершенно безмятежный вид. Все только ухмылялись презрительно и молча проходили мимо.
