Вспомнилось, как дедушка, уже при смерти, подключенный к дыхательному аппарату, поносил экологов. Кожа у него сделалась совершенно бесцветная, прозрачная, каждый сосудик видно. Казалось, черви уже начали есть его изнутри.
Ты сегодня выглядишь лучите, сказал деду папаша, когда мы навещали его в больнице в последний раз. Я в недоумении смотрел на них обоих: почему же я не вижу ничего подобного? Дедушка кивнул, и его костлявая рука, опутанная трубками, потянулась к сыну, но на полпути упала на кровать, словно подстреленная птица. Папаша объяснял позже, что это был мышечный спазм.
Потом они замолчали. Папаша сидел на стуле рядом с постелью больного и не отрываясь глядел в окно.
Он взбесил меня. Ему представилась прекрасная возможность облегчить душу, ничего не опасаясь, ведь дедушка умирал и вряд ли когда-нибудь сможет на папаше отыграться. Им было о чем поговорить, я знал, откровенный разговор назрел, не все же общаться чуть ли не жестами.
Я знал, дедушка до сих пор бьет сына. Казалось бы, твой ребенок вырос и пора заканчивать с тумаками. Но я сам как-то видел на заднем дворе, как дед отвесил ему подзатыльник. Папаша даже зашатался, будто спортсмен, у которого свело судорогой ногу.
Меня поразил не столько сам дедов поступок, сколько проявленное им бесстрашие. Ведь папаша был куда выше и тяжелее его. Но в деде была шахтерская закалка, а прищуренные глаза были черны, словно уголь, который он выдавал на-гора.
А папаша был слабак. Самоутверждался, только когда детей колотил.
Вспоминая ту сцену в больничной палате, я прихожу к убеждению, что отношение дедушки к сыну многое объясняет в отношениях сына и внука. Может, если бы дед его не лупил, папаша бы меня и пальцем не тронул. Ларчик просто открывается. Однако, может, дедушка не так уж и виноват. Может, его бил прадедушка.
Мысли мои перекинулись на маму. Как сложилась бы ее жизнь, если бы этот дальнобойщик не заснул за рулем своей фуры с сосисками, следовавшей из Шебойгана в Чикаго, и не убил всю ее семью? Она бы никогда не приехала в эти места. Она бы не искала на кого опереться, только бы выскользнуть из-под крыла пожилых дяди и тети, старавшихся сжить ее со света. Она бы не трахнула отца и не забеременела от него.
Неужели вот так все в жизни и происходит? Какой-то безымянный безликий дальнобойщик засыпает за рулем, а я потом принимай побои каждый божий вечер? Или во всем виноват прадед с черно-белой семейной фотографии? Говорят, у меня его глаза. Или же мне надо забраться далеко в прошлое, за пару сотен лет, за несколько поколений, чтобы докопаться до субъекта, первым поколотившего своего отпрыска, или даже до первого Господня попущения, осиротившего ребенка?
