– Харли… – начала она.
Не хочу ее слушать. Не вынесу ее слов.
– Еще из художников мне нравится Фрэнсис Бэкон, – выпалил я.
Лоб у нее разгладился, только две морщинки остались. Они у нее постоянно. Она радостно мне улыбнулась. Попалась! У каждой бабы есть слабый пункт. У мамы таким пунктом было ореховое мороженое с кленовым сиропом «Валли Дэйри». Если папаша вдруг привозил его домой, она прямо расцветала. И потом долго еще цвела.
– Тебе понравилась «Фигура с мясом»? – спросила она, чуть запнувшись.
– Это где Папа сидит между двумя кровавыми тушами? Да, понравилась.
– Ага. А ты описание прочел?
– Само собой.
– И какое толкование тебе больше по душе? Художник хочет сказать, что Папа – мясник? Или что он такая же жертва, как и освежеванные животные рядом с ним?
– По-моему, Папа смеялся.
– Смеялся? – перепугалась она.
Сунула руки в карманы джинсов. Я завороженно следил за ней. Этими руками она ласкала меня. И царапала.
Прислонилась к багажнику.
– Примерно в то же время он написал серию картин, на которых люди в бизнес-костюмах жутко кричат. Некоторые критики утверждают, что так Бэкон изобразил боль, которую испытывают облеченные властью. Мне кажется, он таким образом пытался передать зло, которое они несут с собой.
– А может, они танцевали?
– Может быть, – улыбнулась она.
– Он умер? – спросил я.
– Кто? Фрэнсис Бэкон?
– Да.
– Мама! – завизжал Зак – Эсме трогает мое сиденье!
– Умер. По-моему, году в 91-м. Или в 92-м?
– Это хорошо.
– Хорошо? – недоуменно засмеялась она.
– Я включу его в свой список умерших, с кем бы я хотел встретиться.
– А такого же списка живых у тебя нет?
Я покачал головой:
– Я прикинул, что у меня больше шансов увидеться с людьми, которые мне нравятся, уже после смерти.
Она опять засмеялась. Я оставался серьезным.
– Этот список длинный?
– Я к нему только приступил.
– Мама! – В заднем окне появилась голова Эсме. – Он поет песенку Барни! Скажи, чтобы перестал!
Келли словно хлыстом огрели. Она кинулась к детям. Голова Эсме моментально исчезла. Из машины донеслись возбужденные голоса.
Когда Келли опять подошла ко мне, на губах у нее играла спокойная улыбка.
– Мне пора ехать.
– Конечно.
– Нет, подожди, – вырвалось у нее.
Она, словно ребенок, набрала полную грудь воздуха и начала скороговоркой, как будто стараясь убедить саму себя:
– Хочу извиниться перед тобой за то, как я ушла. И вообще за все. Хотя было замечательно. Только лучше бы до этого не дошло. Теперь я в этом уверена. У меня такое чувство, что я злоупотребила твоим доверием. Но я хотела помочь. Ты был такой расстроенный. Конечно, это не лучший способ утешить человека. Хотя кто знает. Я плохо соображала.
