Ея дыхание незаметно перешло в рыдание. Она билась на его коленях, беспомощная, маленькая.
– Поздно! – выговаривала она сквозь слезы. – Месяцы и месяцы ждала я этих слов. С последними усилиями удерживала я в себе иссыхающие ключи любви и прощения. Я говорила тебе: он придет ко мне, несчастный, замученный, и я все забуду и я буду для него всем, чем он захочет. Но ты приходил, с губами, воспаленными от других поцелуев, только ища во мне иного, чем в других, требовал одного, – чтобы я была декорацией в твоей жизни. И, изнемогая, я еще говорила себе: это будет завтра… И так незаметно, я сама не знаю когда, вытекли последние капли, развеялся последний дым. Я – пустыня. Я – только тень. Что я дам тебе?
Николай нагнулся к самому ее уху, прижал к себе ее знакомое, родное тело, шепнул ей, стараясь вернуть своему голосу все оттенки прежних дней:
– Лида! Во имя нашего умершего сына… Во имя будущего нашего ребенка.
Она высвободилась из его рук, ее покрасневшее от слез, ее странно измятое лицо, с упавшими на лоб волосами, было жалко и страшно. И глаза опять стали безумными и большими.
– Нашего сына? – переспросила она. – Неужели ты еще не понял, что это я сама убила его? Ты не понял, почему я не могла плакать над его гробом? Ах, я плакала, я слишком много плакала над ним, когда он был жив! Но я была орудием Бога, Который повелел мне, матери, отомстить тебе в твоем сыне. Я вынула его из кроватки, я положила его на подушку, я, рыдая, целовала его тельце, а руками душила за горло. И когда он перестал дышать, пошла звать тебя, и твоих любовниц, и доктора, и всех! И вы не поняли, никто! никто!
Она тоже хохотала в страшном ликовании истерического смеха. Мысли Николая путались. Он знал, он чувствовал, что она говорит неправду. Но у сознания не доставало сил обличить, где неправда. Он не находил слов и тупо повторял:
– Это – ложь. Это – ложь.
Но она – не в силах говорить – показала рукой в сторону. Там, на кресле, на белой смятой подушке, лежал трупик ребенка с побагровевшим лицом и выкатившимися глазами.
«Но как же доктор не понял, что он задушен?» – подумалось Николаю.
Но потом он поймал эту мысль и закричал сам себе:
– Что за вздор! Мой сын умер несколько недель тому назад, давно похоронен. Это опять бред.
Задыхаясь, он делал усилия, чтобы очнуться. А комната стала наполняться маленькими, голенькими телами мертвых детей, бескровными, скорченными, отвратительными. То был какой-то чудовищный морг, в котором он был убийцей всех, виновником всех смертей. И голова его кружилась, и все качалось кругом, и дикий вой наполнял его уши, словно дьяволы завертелись вокруг.
