В этот момент страшным ударом ветра чуть не сорвало с места шатер, и следом, в наступившей внезапно тишине, четко и зловеще ухнула сова.
Эрендира не знала, как скрыть волнение. Она захлопнула крышку сундучка с деньгами и задвинула его под кровать. Бабка почувствовала, как дрожит внучкина рука, когда взяла у нее ключ.
– Не бойся, – сказала, – ночью, в ненастье всегда ухают совы.
Однако и ей стало не по себе, когда она увидела, что фотограф, закинув аппарат на плечо, собрался уходить.
– Хочешь, оставайся здесь до утра, – сказала. – В такую ночь смерть бродит повсюду.
Фотограф тоже услышал протяжные крики совы, но стоял на своем.
– Оставайся, голубчик, – наседала бабка, – как-никак, я к тебе привязалась.
– С уговором – за музыку я не плачу, – сказал фотограф.
– О нет! – возразила бабка. – Это – ни за что!
– Вот так, – бросил фотограф, – да вы вообще никого не любите.
Бабка позеленела от ярости.
– Тогда убирайся отсюда! Ублюдок!
Чувствуя себя оскорбленной до глубины души, она крыла его почем зря, пока Эрендира готовила ее ко сну. «Поганец, – шипела бабка, – что может знать этот жалкий выползок о чужом сердце!» Эрендира не слышала бабушкиных слов: в те короткие минуты, когда стихал ветер, совиный крик звал ее все настойчивее, надрывнее, и она, бедная, терзалась в нерешительности.
Бабка улеглась, исполнив прежде весь ритуал, какой когда-то неукоснительно соблюдался в ее старинном особняке. Эрендира долго и старательно обмахивала веером бабку, и та, пересилив наконец свой гнев, мерно задышала, обретая себя.
– Завтра встань пораньше, – сказала, – и завари траву, чтобы мне искупаться до людей.
– Хорошо, бабушка.
– А потом найди время и простирни одежду индейцев, тогда мы удержим с них деньги прямо на следующей неделе. И спи помедленнее, чтоб не устать. Завтра у нас четверг – самый длинный день недели.
– Хорошо, бабушка.
– И накорми страуса.
– Хорошо, бабушка.
Она оставила веер в головах кровати и зажгла две свечи возле сундука с костями покойников. Бабка, уже во сне, запоздало распорядилась:
– Не забудь зажечь свечи Амадисам.
– Хорошо, бабушка.
Эрендира знала: раз бабушка начала бредить, значит, ее не добудиться.
Девочка прислушалась к завыванию ветра за стенами шатра, но, как и в прошлый раз, не угадала, что он принесет ей Несчастье. Когда вновь раздалось уханье совы, Эрендира выглянула в темень, и в конце концов ее мечта о воле взяла верх над грозными чарами бабушки.
Но не успела Эрендира отойти на пять шагов от шатра, как нос к носу столкнулась с фотографом, который привязывал пожитки к багажнику велосипеда. Его понимающая улыбка приободрила девочку.
