— Ты что-то на старости лет за девушками ухлестывать вздумал! Смотри, напишу Матрене Карповне.
Солдаты заулыбались. Кто-то вполголоса крикнул сержанту:
— Это ж снайперы наши, Настя Прохорова и Тоня Висковатова!
Все взгляды обратились к девушкам.
— Ну как, поможем? — обернулся сержант к ездовым транспортной роты.
— Им да не помочь?
— Показывай, что брать-то и куда нести.
— Эх, повозочек пару бы!
— А мы и так, без повозок, не смотри, что усы до плеч, а силушка в жилушках взыгрывает.
Настя смущенно опустила глаза. Ей всегда было и тревожно и приятно чувствовать уважение окружающих, в мимолетных взглядах ловить любопытство, и по радостным улыбкам понимать, что ею не просто интересуются, а гордятся и считают какой-то особенной, не похожей на других. Эти чувства и сейчас охватили ее, заглушая тревожное раздражение. Тоня посматривала на солдат, кому-то улыбнулась и звонко прокричала:
— Дядя Степа, что вы их упрашиваете! Мы и без них справимся. А то сделают на копейку, а разговору на весь полк.
— Ишь ты, какая резвушка, — отечески ласково проговорил сержант, — молодая, а из ранних.
— Росла на солнышке, вот поэтому и такая, — неугомонно острила Тоня.
— Перестань, — сердито шепнула ей Настя, — всегда ты вот так.
— Ничего, ничего. Она еще дитя, порезвиться-то хочется, — добродушно улыбаясь, сказал сержант.
— Дитя, — передразнила Тоня и, сердито сдвинув брови, грозно прикрикнула: — А ну, хватит разговоров! Поднимай, наваливай, вперед!
Солдаты подошли к штабелям, и через две минуты восемнадцать железобетонных брусьев покачивались над строем. Девушки шли рядом с сержантом и Анашкиным, вслушиваясь в их разговор.
— Всех нынче командир полка на окопы выпроводил, — неторопливо рассказывал сержант, — всех тыловиков на передний край. Транспортная рота, санитары, ординарцы начальства, писари, кладовщики, — всем приказал траншеи копать. И в дивизии также. Сейчас пройди по тылам-то — пустым-пусто, одни часовые стоят.
— Серьезное, значит, дело, а?
— Видать, серьезное, браток. Видно, всю зимушку провоевать придется.
«Неужели немцы опять наступать будут?» — тревожно подумала Настя. Эта мысль все время, пока она с помощью Анашкина прикрывала накатом каменистый окоп, волновала девушку. Третий год, от самого Сталинграда, ожидала она радостной вести — конец войны! В холмистых степях под Воронежем, в наполненных соловьиными пересвистами садах возле Курска, на узеньком, изглоданном вражескими снарядами и бомбами лоскутке днепровского правобережья мечтала она о том дне, когда будет сделан последний выстрел и настанет тишина мирной жизни.
