— В дивизиях первого эшелона.
— Пригласите его на наблюдательный пункт.
Приняв решение, Алтаев всмотрелся в дымное поле боя. Там, не утихая, гремела канонада. Атакующих пехоты и танков уже не было видно. Они скрылись за высотами. Алтаев вздохнул всей грудью и подумал о тех, кто стремился сейчас к городу Секешфехервар. Суровые испытания ожидали их там.
X
Как только Бахарев вслед за стрелками выскочил из траншеи и побежал, почему-то прихрамывая, по ровному, до травинки изученному полю, жизнь в ее обычном понимании перестала для него существовать. Он всеми силами старался итти спокойным, как рекомендовали уставы, ровным и неторопливым шагом, но сами ноги, всегда такие послушные, натренированные ноги кадрового офицера-пехотинца, несли его стремительно и быстро, как спринтера на стометровой дорожке.
Он зорко смотрел вперед, стремясь видеть всех людей роты, командовать ими, помогать, где окажется необходимым, но видел перед собой только черный извив траншеи, где вчера стояли два вражеских пулемета, а сейчас громоздились кучи земли. И чем ближе подбегал он к этим кучам, тем ноги, опять помимо его воли и желания, бежали все медленнее и медленнее, тело охватывала неприятная истома, в голове неотвязно билась одна мысль: «Ударят, сейчас ударят эти проклятые пулеметы». И танки, как назло, ползли лениво и медленно и совсем не там, где договаривались при подготовке атаки. Два из них должны были прямым маршрутом выйти к этим пулеметам и раздавить их, а сейчас один — с двумя бревнами на корпусе — уходил далеко вправо, а второй, в котором сидел сам командир танковой роты, объезжал бугры с пулеметами слева. И артиллерия била теперь не по первой траншее противника, а по глубине его обороны, по лощине, где, может быть, и не было никакого противника. Перед самым, как казалось Бахареву, опасным местом бежали только его стрелки, и вот сейчас, через несколько секунд ударят пулеметы противника, зацокают, запоют пули над равниной и его рота заляжет, так и не достигнув вражеского переднего края.
Бахарев отчетливо увидел, как в развороченной траншее показалась сначала голова в каске, а затем тупорылый немецкий пулемет на салазках. Еще секунда, может две, и пулемет откроет огонь. Бахарев инстинктивно рванулся в сторону, хотел было лечь на землю, но тут же опомнился и закричал пронзительно, не слыша своего голоса:
— Второй взвод, огонь! Огонь по ориентиру три!
Но ни командир второго взвода, ни стрелки, ни даже связные, бежавшие рядом с ним, услышать его команды не могли. Вой и непрерывные взрывы снарядов перемешались с ревом танковых моторов, ружейной и автоматной стрельбой, беспорядочными криками множества людей, создавая дикий хаос звуков, заглушавших все живое. И Бахарев понял, что никто сейчас не услышит его команды и что сам он бессилен что-либо предпринять и спасти своих людей от подступавшей опасности. А вражеский пулемет уже почти стоял на позиции, и около него суетливо возились двое в зеленых лягушачьих шинелях и таких же зеленых касках.
