Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича:
Смерть отца застала Николая командиром батальона Л.-гв. Преображенского полка в чине полковника, и всю свою жизнь он остался в этом сравнительно скромном чине. Это напоминало ему его беззаботную молодость, и он никогда не выражал желания произвести себя в чин генерала. Он считал недопустимым пользоваться прерогативами своей власти для повышения себя в чинах.
Из письма Александры Федоровны Николаю II от 24 июня 1915 года:
Когда ты возвращаешься? Сегодня 2 недели, как ты уехал, а кажется, что целый месяц (а наш Друг просил тебя не отлучаться на долгое время, – Он знает, что дела не пойдут как следует, если тебя там удержат и будут пользоваться твоей добротой). Поедешь ли ты, не предупреждая, в Белосток или Холм повидать войска? Покажись там до возвращения сюда – доставь им и себе эту радость! – Действ. Армия, слава Богу, не Ставка – ты наверное сможешь повидать войска. Воейков это устроит (не Джунк‹овский›). Никто не должен знать, только тогда это удастся. Скажи, что ты просто хочешь немного проехаться. Если бы я была там, я бы помогла тебе уехать. Моего любимца всегда надо подталкивать и напоминать ему, что он император и может делать все, что ему вздумается. Ты никогда этим не пользуешься. Ты должен показать, что у тебя есть собственная воля и что ты вовсе не в руках Н. и его штаба, которые управляют твоими действиями и разрешения которых ты должен спрашивать, прежде чем ехать куда-нибудь. Нет, поезжай один, без Н., совсем один, принеси им отраду своим появлением. Не говори, что ты приносишь несчастье. (…) Извини, что я говорю с тобой так откровенно, но я слишком страдаю – я знаю тебя и Н. Поезжай к войскам, не говоря Н. ни слова. У тебя ложная, излишняя щепетильность, когда ты говоришь, что не честно не говорить ему об этом, – с каких пор он твой наставник и чем ты ему этим помешаешь? Пускай, наконец, увидят, что ты действуешь, руководясь собственным желанием и умом, который стоит их всех, вместе взятых. Поезжай, дружок, подбодри их всех, – теперь ожидаются тяжелые бои! Осчастливь войска своим дорогим присутствием, умоляю тебя их именем – дай им подъем духа, покажи им, за кого они сражаются и умирают, – не за Н., за тебя! Десятки тысяч никогда тебя не видали и жаждут одного взгляда твоих прекрасных, чистых глаз. Сколько народу туда проехало, тебя не смеют обманывать, будто туда нельзя пробраться. Но если ты скажешь об этом Н., шпионы в Ставке (кто?) сразу дадут знать германцам, которые приведут в действие свои аэропланы. Три простых автомобиля не будут особенно заметны. (…) Верь мне, я желаю твоего блага – тебя всегда надо ободрять, и помни – ни слова об этом Н., пусть он думает, что ты уехал куда-нибудь, в Бел. или куда тебе захотелось. Эта предательская Ставка, которая удерживает тебя вдали от войск…
