Из воспоминаний Павла Николаевича Милюкова:
Провокаторам и шпионам нетрудно было найти в тактике социалистов криминал, против которого спорить было невозможно: их деятельность в стране и в армии по организации революции. Был подготовлен обыск у депутата Озола; найдено – настоящее или поддельное – обращение солдат к социалистической фракции, и Столыпин предъявил Думе требование – лишить депутатских полномочий всю с.-д. фракцию за антиправительственный характер ее деятельности. Такое суммарное требование, затрагивающее капитальный вопрос о неприкосновенности депутатского звания, не могло быть удовлетворено без разбора данных относительно каждого депутата, и озабоченная фракция к.-д. настояла на передаче требования в комиссию, назначив кратчайший срок для ее решения. (…) Не дожидаясь решения комиссии, Столыпин распустил Думу и опубликовал, в порядке coup d’état[20], избирательное «положение» 3 июня.
Из воспоминаний Марии Петровны фон Бок:
Перед тем как решиться на роспуск Думы, мой отец постановил обождать ответа от ее председателя Головина о снятии неприкосновенности с членов Думы социал-демократической партии. Последним сроком для ответа было поставлено Головину 2 июня. Ответ последовал отрицательный, и 3 июня Государственная дума была распущена. Одновременно с этим был опубликован Указ Сенату с утверждением в исключительном порядке, через Совет министров, новых правил о выборах в Государственную думу, заменивших собой правила от 11 декабря 1905 года.
Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:
3 июня 1907 года. Дума распущена в 5 ч. Из «Речи» говорили, что «Русь» говорит, что это вздор. Мы им подтвердили. Новый избирательный закон. Новая Дума 1 ноября. (…) Роспуск Государственной думы прошел совершенно равнодушно. Само общество, к сожалению, сонно и недеятельно, а оппозиционный элемент многочислен и деятелен. (…)
5 июня 1907 года. (…) Большой разговор. «Царь самоуверен. Во время японской войны он после всякого несчастья думал, что вот теперь мы победим и все исправим. И теперь так же. Распустив Думу, он думает, что настанет благословление Божие и революции конец». Когда Витте начинал ему советовать, он говорил: «Сергей Юльевич, Вы забываете, что мне 38 лет».
Но в его поступках что-то детское, хотя про него нельзя сказать, что он не умен и не образован и т. п. Он очень добрый человек.
Я напомнил ему (Витте. – Н. Е.). В первые дни царствования Николая II я спросил Витте: «Что же будет?»
