Всё это понимали, а потому и угрюмо молчали.
- Не отвороти, батюшка! - вдруг не сказал, а жарко выдохнул Юрий.
Он сам не понял, как его вперёд выперло, только не мог он сдержаться! От одной мысли, что здесь, перед рязанцами, отец может бесславьем покрыть себя, а значит, тень того бесславья падёт и на него, Юрия, тошно стало ему. На Руси худая-то слава долгая!
«Кой Юрий? Это того Данилы сын, что от рязанцев побег?..» О, нет! Как с таким клеймищем дальше-то жить?!
- Не отвороти, батюшка! С нами Бог, верую! - выкрикнул Юрий.
Опять же, сам он не понял, как те слова на язык подвернулись. Впрочем, конечно же, знал Юрий о батюшкином благочестии, потому и помянул Господа в нужный миг. Бог-то ведь безответен. До поры безответен.
Даниил Александрович долго, пристально поглядел на сына. Что увидел - неведомо? Проник ли в мысли его? Но будто ношу тяжкую сбросил.
И впрямь, не ради ли сынов и грядущей славы московской затеял он этот поход? Не у Господа ли путь отмолил? Или не верит он Господу своему?
- Ан как ни будет, Данила Ляксандрыч, поздно нам с пути ворочаться, - неожиданно поддержал Юрия степенный и осторожный тысяцкий Вельяминов. - Война-то для люда московского внове. Люд и так на эту войну не больно-то в охотку поднялся. Так чего боюсь боле: в другой раз к нам беда под ворота придёт - не откликнутся слободы. А здесь, коли уж не победой, так кровью пуще сплотимся.
- Поставь в чело меня, батюшка! Истинно не посрамлю! - воскликнул Юрий, будто бы дело о битве было уже решено.
Даниил Александрович усмешливо поглядел на сына:
- Гляди чело-то не расшиби…
А уж с горы, не больно-то опасаясь московских стрел, скатилась ватажка отборных рязанских срамословников. Задирая зипуны, казали москвичам задницы, кричали всякое непотребство, спрашивали:
- Эй, москвичи, верёвки-то с собой прихватили?
- Которы верёвки-то?
- А которыми мы завтрева вас вязать будем! Ха! Однако короток зимний день.
* * *
А наутро грянула битва. Бились не затейно - лоб в лоб. Рязанцы, видать, были уверены, что легко сомнут москвичей. Чело их войска составляла тысяча изрядных пешцев-копейщиков, они и двинулись первыми. За двойным гребнем ощетинившейся копьями живой стены укрывались лучники, а уж за ними лавой готовы были скатиться на снежное поле рязанские и татарские конные.
Протасий Вельяминов, которому Даниил Александрович отдал волю воеводить, напереди поставил безлошадных слобожан да мужиков из окрестных московских сел.
